Дальгрен

Мои нервы воспалены, как наше гигантское солнце. Я пишу теперь стихи, ибо читать больше нечего, разве только газету, где страницами обсуждаются слухи и эфемерности, что задымляют город. Как это может продолжаться, когда восходят такие луны и такие солнца заходят? Я живу так, ибо здешний ужас все-таки предпочтительнее жизни в семействе Тарзана.

Херня! Однако я, когда писал, так и чувствовал… нет, я чувствовал нечто и, роясь в углях, полагал, что эти слова – зола этих самых чувств. Оказалось, слова – лишь дым. А теперь я уже не понимаю, исказилось чувство в восприятии или просто неточно записалось!

Когда наливаешь воду в кухне, или в ванной, или в раковине на веранде, пузырьки нарастают по стенкам стакана, но не расползаются ровно по всей поверхности. Они сплетаются в полосу с четким нижним краем, и чем выше, тем реже. В последние дни стал замечать, что край начинается все выше и выше. Надо спросить Тэка, что это значит.

Короче, следующий разговор – может, повезет больше.

Остановился за кухонной дверью, потому что услышал, как они там разговаривают. Сквозь сетку увидел Ланью – она сидела на столе, спиной к стене, – и Глэдис, и почти всех обезьян (без Тарзана); еще Б-г подпирал морозильник, Флинт стоял в дверях гостиной, а сбоку и позади него Харкотт. Громко спорили; и Ланьин голос проре́зал гомон (она подалась вперед, огляделась):

– Я никогда… нет, вы погодите. Погодите. Я никогда не видела людей, которых настолько не интересует секс! Нет, вы меня послушайте! Вам же больше нечем заниматься. Ну честно, без шуток. В колледже, да почти везде, на любой работе, просто знакомые парни – я не встречала людей, которым меньше охота было бы потрахаться…

– Не понимаю – ты-то чё жалуешься? – Это Джек-Потрошитель.

– Я не жалуюсь, – сказала Ланья. – Я о чем: я половину времени живу здесь. Или больше. Мне кажется, я вас неплохо знаю…

А Б-г:

– Нет, вот теперь погоди ты. Эй, вот теперь ты…

Ланья договорила в тишине:

– Мне просто любопытно, почему так.

– Ты погоди, – повторил Б-г. – У нас тут очень странная и занятная тусовка. И пожалуй, мы об этом особо не говорим, потому что нам надо очень осторожно, да? Очень вежливо.

– Вы не просто не шутите про секс, – сказала Ланья. – Но даже это, если вдуматься. Грязи минут на десять-двадцать. А потом день или два – ничего…

– Не думаем и не прикидываем, кому бы присунуть? – переспросил Ворон. – Всё, я понял, про что она.

Харкотт сказал:

– Мне не надо про это говорить. Я свое получаю, – и глянул на Флинта в поисках подтверждения.

Флинт, подсунув руки себе под спину, еще чуточку съехал по стене, глядя молча (кроме Харкотта и Ланьи, белых в кухне не было), с любопытством, будто дискуссию затеяли ради него лично.

– У нас тут люди очень разные, – сказал Б-г. – Допустим, насчет меня она права. Мне, пожалуй, секс не так интересен, как некоторым. Я как-то другу своему рассказывал: я дрочу раза два в год, ну три. Ебусь примерно столько же. Он сказал, это очень странно…

– Еще б не странно! – заорал Джек-Потрошитель, и остальные засмеялись.

– А вот Паук… ему сколько? Лет на десять младше меня? И мотается в парк, я так понимаю, чуть не каждую, сука, ночь, и ему там парни в кустах трубы полируют…

– Ёптель… – смутился Паук.

– Люди очень разные, – продолжал Б-г, – и любят очень разное. Очень по-разному. Возьмем нас с Глэдис. Нас интересует в основном противоположный пол, причем по одному за раз и нечасто.

– Три раза в год, ты сказал, деточка? – отозвалась Глэдис, голосом нырнув к самым нижним регистрам. – Даже не знаю, сильно ли мы похожи. – И обратно.

Что развеселило Потрошителя.

– Ёпта, – сказал Б-г. – Я, между прочим, прежде думал, что я нормальный. А потом раз – и Джек-Потрошитель, например, которого устроит все, что движется.

Паук угрюмо сказал:

– Меня тоже устроит все, что движется.

– Ай, ниггер, – сказал Б-г, – тебя и устрица устроит, если улыбнется и пообещает не кусаться!

В общем смехе Харкотт прибавил:

– …да и тогда я даже не знаю! – чего, по-моему, никто не расслышал.

– Плюс у нас есть групи… – продолжал Б-г.

– Групи! – сказал Флинт, наконец засмеявшись. – Ты так нас зовешь?

– Ну, вас устроит, только если движется толпа…

– Ай, чувак, – это Флинт, – это тебе завидно, что… – и больше я не расслышал, поскольку:

Тарзан спросил:

– Что у них там?

Я глянул через плечо:

– Ничего.