Дальгрен

Не в том дело, что эти извлекаемые из «Вестей» «героические» истории про меня недостоверны (ну… местами, да), а «злодейские» истории, разлетающиеся слухами, сильно искажены (ну… та же фигня). Однако тут шесть минут, там двадцать секунд, спустя неведомо сколько недель еще сорок пять минут: время, которое я трачу на «героические» или «злодейские» поступки, – это же микроскопическая доля моей жизни. Даже то, что удается отрезюмировать по этому дневнику, – вырывает ружье из рук мародера! помогает спасти детей от гибели в огне; ведет победоносную атаку (Ха! Они там со страху чуть не спятили!) на вооруженную цитадель; полуобутым хромает по улице и визжит; спасает Старого Фауста из обрушенных руин (а когда-то пытался писать стихи…) – все это со мной случилось, я этого не делал. Несопоставимость поступков по виду снаружи и по ощущению изнутри замыкает любые уста, что тщатся их описать!

Еще двое стояли у окна. Тринадцать заскакал вокруг них в великом возбуждении:

– Эй! Эй, народ, это вот Шкет! Эй! – и поманил меня.

– Привет. – Черный в сером рабочем комбинезоне оторвался от подоконника и протянул руку.

Его друг, коренастый блондин (стриженый) в джинсе и рабочих сапогах, выставил руку для второй порции.

– Я слыхал, ты тут что-то мутишь.

Черный сцепился со мной большими пальцами в байкерском рукопожатии.

Я думал, другой сделает так же. Но он начал, а потом засмеялся и неловко задергал рукой. Я ее поймал сам и улыбнулся. Он оказался:

– Том, – по словам Тринадцати, – а это Мэк. Так вы сюда приехали, говорите?

– На пикапе, – объяснил Том. – Из Монтаны катили в эти края… пока бензин не кончился. – Он был шофер и ковбой, старался быть дружелюбным. – А это Рыжий.

Так что я сцепился пальцами с Рыжим (волосы – как ржавая посудная губка), а тот сонно похлопал глазами, льдисто-серыми на темном лице оттенка мокко – очередной горчичный негр, и вдобавок, несмотря на сутулость, красивый как черт.

Из угла кто-то сказал:

– Салют, Шкет, – и от дощатой стены, которую подпирал, отделился, скрестив руки на груди, Тэк. Задрал козырек кепки и шагнул к нам – лицо видно от розовой полосы на лбу, следа кепки, до золотистого подбородка. – У меня опять обход. Отвел вот ребят в коммуну, а им не покатило, примерно как тебе. Я подумал, надо к Тринадцати заглянуть, поздороваться.

– Удачный предлог дунуть, – сказал Тринадцать. – Удачный же предлог, да?

– Ну еще бы, – сказал Том. – По мне, так любой предлог удачный.

Вернулась Кумара с банкой – я и не заметил, что она уходила.

Тринадцать взял банку татуированной рукой, предъявил.

– Казалось бы, – промолвил он, – в такой бонг надо воду добавлять, так?

– Или мятный ликер, – вставила Кумара. – Ты все время про него талдычишь.

– М-да. Курили гаш в бонге с мятным ликером? – спросил Тринадцать. – Что-то с чем-то.

Мэк у окна указал на койку:

– У тебя там бутылка… забыл чего. Красного «Маунтин»?

– Не, – сказал Тринадцать. – Это не то.

Щеки у него втянулись; в банке заклубился дым.

– А спиды есть? – спросил Том.

– Ой, слышь… – Тринадцать закашлялся и отдал бонг Рыжему. – Они тут и на пять минут не задерживаются. И у нас редко бывают. Нам один раз целую наволочку приперли, прикинь? Целая непромокаемая наволочка, а в ней всяких спидов битком. Мексиканец один.

– Он мексиканец был? – переспросила Кумара. – Толстый, блондин…

– Говорил по-мексикански, – сказал Тринадцать. – Ну, акцент мексиканский. Не испанский то есть из Испании. И не пуэрториканский. Они по-другому звучат.

Я кивнул.

– Короче, – продолжал Тринадцать, – все разлетелось мигом! – Он ухмыльнулся через плечо. – Она вон фунтов на пять похудела. Но больше никаких следов, что спиды вообще были. Как мы сожрали столько этого говна… бля!

– У вас тут, небось, полно… а, спасибо. – Мэк забрал у Рыжего бонг, всосал и сказал: – Погасло.

– Погоди, щас. – Тринадцать чиркнул спичкой.

– У вас тут, небось, полно торчков, в городе-то, – сказал Мэк.

Кумара, к которой перешел бонг, протянула его Саламандру, а тот сказал:

– Я, кажись, героиновых в Беллоне даже и не встречал.

– Я встречал, – сказал я.

Флинт засмеялся.

Тэк сказал:

– Так здесь ширева-то немного. Денег нет, ширева нет. Ну, по серьезу.