Дальгрен

– Ты на меня больше не злишься? – спросил Шкет.

– А я злилась?

– Мне иногда кажется, что ты страннее меня.

– Женское Освобождение совсем лишило нас прерогативы передумывать, хм? – Она вздохнула. – Чему обрадуются многие.

– Эй, – сказал Шкет, – а ты трахаешь мадам Браун?

– Нет! – Ланья в удивлении оторвала взгляд от книги. – С чего ты взял?

– Не знаю, – пожал плечами Шкет. – Она любит девчонок, а ты, ну, здесь…

Ланья нахмурилась. Книжка хлопнула по одеялу.

– А просто дружить в этом городе уже нельзя?

– Надо бы тебе ее трахнуть. – Денни от своей книжки не оторвался.

– Это почему? – осведомилась Ланья.

– Потому что вы друзья, – ответил Денни.

Ланья еще похмурилась. Потом рассмеялась:

– Контркультурный Дейл Карнеги сказал свое слово? Эй, ты мне ногу отсидел, подвинься.

Денни подвинулся.

– Ты все это написал? – Он перевернул страницу, поглядел на обложку, опять открыл книжку. Снова перевернул страницу, закрыл, открыл. – Эй, так вот что в этой, сука, газете рекламировали?

– А то. – Ланья тоже перелистнула. – Ой, какой ты лапочка, что принес. – Она глянула на Шкета, вновь в книжку. – Только… только можно я скажу?

– Что?

– Я уже всем знакомым раздала книжек по двенадцать. И где-то половину знаю наизусть – выучила еще до публикации.

– Это ничего. – Шкет прикинул, приятно ему или нет.

– Хотела попросить тебя подписать ту, которую оставила себе. Но теперь эта моя. – Она прижала книжку к носу. – Пахнет тобой. Гораздо лучше автографа, я считаю.

Денни в шестой раз закрыл свою книжку и тоже понюхал.

– Тебе нравится, как Шкет пахнет?

– Мммммм. – Ланья рукой обхватила Шкета за грудь и опрокинула на себя. – А тебе нет?

– У меня от этого встает, – сказал Денни, – иногда. Но я не уверен, что мне нравится.

Шкет лег.

– Хорошо, наверно, что ты их раздавала. Я не знал, что они уже так давно вышли. Нет, ты мне теперь расскажешь, какие еще дни я пропустил. Как ты развела тут эти джунгли?

– Это все колеус, – сказала она. – Он растет везде.

– Жуть, – сказал Шкет. – Натуральные, блядь, джунгли у тебя.

– Растения успокаивают.

– Если не откусывают руки, когда их поливаешь. – Сквозь лиловую пестроту он вгляделся в оштукатуренный потолок (тоже белый, но не такой, как ткань или плоть). – А я знаю Уолли Эфрина?

– Уолли? Конечно знаешь. Он из коммуны. А что?

– Мы его вчера убили.

Он думал, она дернется; но нет.

– Что?

– Вчера один наш белый мудак, из тех, что потупее, проломил ему голову трубой; до смерти. При тебе, кстати. В кухне, внизу, пока мы на балконе сидели.

– Это Доллар его, – пояснил Денни.

– Боже мой… – прошептала она, потрясенно помрачнев.

– С Долларом ты разговаривала, он еще такой весь был… – продолжал Денни.

Пока она не перебила:

– …Доллара я помню. Уолли?

– Уолли – это кто? – Шкет закрыл глаза.

– Это который вечно про Гавайи твердил.

– А. – Шкет открыл глаза. – Да. Помню.

– Он… умер?

– Дурацкая какая-то драка. Не знаю, что у них там случилось. Мы все там были, и никто…

– Я знаю, что случилось, – сказал Денни. – Доллар – псих ебанутый! Кто-то, небось, сказал лишнее, а у Доллара отказали тормоза.

Ланья поцыкала.

– Типичный Уолли. Шкет, какой ужас! И что теперь будет?

Он пожал плечами:

– А что, например, может быть?

И в этот момент Денни втянул воздух и сказал:

– Ёпта, чувак! Кровожадные, сука, у тебя стихи. Вот этот, про пацана, который в шахту лифта упал… Ни хера себе…

Шкет на него глянул.

– «…Обе ноги… сломаны, – разобрал Денни, – мягкоголовый, желейнобокий…»

Шкет резко перекатился, цапнул книжку, дернул на себя («…Эй, ты чё?..» – сказал Денни), через Ланьины колени вытянул шею, вгляделся в текст.

Но Денни прочел неверно. Не угадал напрочь.

Шкет лег щекой Ланье и Денни на ноги.

– Ты как? – спросила Ланья, а Денни коснулся его лица.

– Нормально, – сказал Шкет. – Абсолютно, я в норме. – Поднял голову. – Откуда ты узнал, про что стихотворение? В нем ни слова нет про шахту лифта.

– Я… ну, я подумал, оно… – Денни удивился, – про это. Я ж там тоже был, помнишь?

– А. – Шкет опустил щеку обратно. – Точно.

– А Доллар остался со скорпионами?

– Ага.

– Цел?

– Если Саламандр не надумает его кончить. Утром приходили Джон и Милли с делегацией. Выражали возмущение. Я наорал на Доллара. Просто наорал. Хотел узнать, что было-то. У него с головой нелады, надо очень громко орать, чтоб дошло. А все заерзали.

Ланья сказала:

– Я тоже в смертную казнь не верю. А Уолли – не самый популярный был персонаж. Бу-бу-бу-бу-бу… временами бесило…

– Не в том дело…

– Я понимаю! Уверяю тебя, я понимаю. Я понимаю. – Она наклонилась, покачала его. – Я просто…

– Ты не веришь в высшую меру при условии, что есть психушки, так? С палатами для буйных. Короче, у нас тут палат для буйных нет. И тюрем тоже.

– Но надо ведь…

– Слушай. – Шкет рывком сел и развернулся. – Я не верю в смертную казнь, точка! Я считаю, когда человек убивает человека, потому что его от этого прет или ему приспичило, в этом… наверно, ничего хорошего нет. Но когда собирается толпа народу и решает убить человека по любым соображениям, от «хорошо» до «удобно», – это плохо!

– Боже мой, – повторила Ланья. – Донасьен Альфонс Франсуа де…