Читаем Дальгрен полностью

…взял обложку за уголок, и она вдруг изогнулась вниз, а он подпер ее другой рукой и прочел снова:

МЕДНЫЕОРХИДЕИ

– И вот гранки, вам их надо проглядеть. – Мистер Новик указал на бумаги, улегшиеся Шкету поперек колена. – К счастью, объем невелик. Тридцать шесть полос, что ли. Считая обложку. Вдруг там какие-нибудь ужасные ошибки. Печатать будут на бумаге чуть получше. Я бы кегль сделал крупнее…

МЕДНЫЕОРХИДЕИ

– …но Роджер объяснил – и мы все, я полагаю, это понимаем, – что в Беллону журавли залетают редко и надо обходиться синицами.

– А, ну да. – Шкет оторвал взгляд от бумаги и подождал, когда название его книжки встроится в ту область сознания, что отведена реальности, а сам вычеркивал его из той области, что называется грезой. Переход дался легко, но отдавал неколебимостью и неизбежностью, с какими постигаешь насилие. Он был рад и расстроен, но смутно различал, что реакции эти сопредельны, а не последовательны.

– А это иллюстрации. Опять же – тут мы сталкиваемся с пристрастием Роджера к театральности. Честно говоря, я считаю, поэзии иллюстрации не нужны. Но он просил вам показать; в итоге-то решение за вами.

Шкет чуть было не сказал: «Тут же все черное», – но разглядел проблески на матовой поверхности.

– Черная тушь по черной бумаге, – пояснил мистер Новик. – Видно, только если поднести к свету и посмотреть сбоку. Тогда свет преломляется тушью. Роджер считает, поскольку система метафор в ваших стихах столько заимствует у города, уместно взять самые эффектные фотографии из газеты. Но напечатал так – и, по-моему, даже не пытался соотнести конкретную фотографию с конкретным стихотворением.

Шкет кивнул:

– Хорошая мысль. – Наклонил еще одну картинку – и внезапным серебром вспыхнули контуры: горят дома, люди разинули рты, а на первом плане какой-то ребенок косится в камеру. – О да, – засмеялся Шкет и перелистал остальные.

– Можете сказать, когда удастся просмотреть гранки? «Вести» славятся опечатками. Вашу книгу набирают там же, где газету.

– Могу сейчас. – Шкет отложил иллюстрации и взял гранки. – Сколько страниц, вы сказали?

– Тридцать шесть. Я один раз прочел сам, сверил с вашей тетрадью – мы-то надеялись, что текст будет машинописный, и когда вы мне всучили тетрадь, я немножко забеспокоился. Но у вас очень аккуратные чистовики. Вы знаете, что у вас минимум четыре абсолютно разных почерка?

– И все не фонтан.

– Но печатные буквы совершенно разборчивы. – Новик пошарил в портфеле. – Вот… – И отдал Шкету тетрадь.

Она раскрылась у Шкета в руках:

Поэзия, беллетристика, драма – искусство случайного интересует меня лишь…

Шкет полистал, нашел свое стихотворение (промежуточный черновик «Элегии»), взял гранки. Передвигаясь с ленты на ленту, посмотрел, как мимо проплывает напечатанная «ЭЛЕГИЯ», и дыхание занялось. Буквы были намного резче и безмятежнее чернил на тетрадной бумаге.

Случайная строчка потащила взгляд по тексту. От слов детонировали воспоминания – и яркость их заслоняла то обстоятельство, что слова-то не его – во всяком случае, вот это… или… Зубы разжались за сомкнутыми губами; а теперь разжались и губы. Он беззвучно вздохнул. Мое стихотворение, подумал он, ужасно взволнованный, ужасно счастливый.

– Я ненароком прочел кое-какие ваши заметы. Меня всегда это забавляло – как писатели исписывают бесконечные страницы, анализируя, отчего не могут писать, – видит бог, я и сам так делаю.

– Чего?

– Очень, очень часто ваш эстетический анализ приоткрывал мне суть самых сложных задач, которые вы решали собственно в работе. – Мистер Новик поднес к губам чашку. – У вас замечательно критичный ум, и проблематику стихотворения вы постигаете весьма проницательно. Меня это сблизило с вами. И что важнее всего, разумеется, – сами стихи становятся существенно глубже в свете вашего…

У Шкета закачалась голова.

– Ой… – Он снова закрыл рот, открыл в мимолетном приливе желания, силой своей ослепительного, оставить все как есть, и пусть недоразумение преобразится в надувательство.

Новик осекся.

Проморгавшись сквозь отлив, в паузе, означавшей, что его уже раскрыли (он пошарил в осколках памяти, поискал в прошлом намерение обмануть, чтоб опереться на него сейчас, в момент откровенности), Шкет сказал:

– Все остальное… эй, я этого не писал.

Седая голова Новика чуточку склонилась набок.

– Я просто нашел тетрадку. – Отчаянное смущение схлынуло, и теперь сердце колотилось тяжело и медленно. – Она вся была исписана, но только с одной стороны. А на оборотах я писал… свое. – В глубине глаз напоследок трепыхнулся жар.

– А, – сказал Новик, стараясь удержать улыбку на лице, – неловко получилось. Дневник писали не вы?

– Нет, сэр. Только стихи.

– А, я… что ж, видимо… ой, мне правда очень неудобно. – И улыбка стала смехом. – Что ж, похоже, я в очередной раз выставился в весьма дурацком свете.

– Вы? Нет, – сказал Шкет и понял, что злится. – Надо было сказать. Я, когда отдавал вам тетрадку, просто не подумал. Правда.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Апостолы игры
Апостолы игры

Баскетбол. Игра способна объединить всех – бандита и полицейского, наркомана и священника, грузчика и бизнесмена, гастарбайтера и чиновника. Игра объединит кого угодно. Особенно в Литве, где баскетбол – не просто игра. Религия. Символ веры. И если вере, пошатнувшейся после сенсационного проигрыша на домашнем чемпионате, нужна поддержка, нужны апостолы – кто может стать ими? Да, в общем-то, кто угодно. Собранная из ныне далёких от профессионального баскетбола бывших звёзд дворовых площадок команда Литвы отправляется на турнир в Венесуэлу, чтобы добыть для страны путёвку на Олимпиаду–2012. Но каждый, хоть раз выходивший с мячом на паркет, знает – главная победа в игре одерживается не над соперником. Главную победу каждый одерживает над собой, и очень часто это не имеет ничего общего с баскетболом. На первый взгляд. В тексте присутствует ненормативная лексика и сцены, рассчитанные на взрослую аудиторию. Содержит нецензурную брань.

Тарас Шакнуров

Контркультура

Все жанры