Дальгрен

То ли люди скучны, то ли ситуация. Но то ли люди, то ли ситуация захватывающи. Не могу распознать разницу. А если выбрать, толку не выйдет. Я снова там, где ожидание поучительнее первого и последнего шага. Вот что означает не думать о Ланье: моргает зелень глаз, когда какой-нибудь мой поступок Ланью удивляет, ее гримаса (всегда как будто грустная) за считаные мгновенья до смеха, когда мой поступок ей забавен. Это как забывать имя? Я хочу быть среди этих людей. (Куда она запропастилась?) Это трудно – так мало стоит мысль о том, что я не хочу быть с ней. Но эти, которые жуют зубами вхолостую, и переминаются, и погружены в увлекательное ожидание, – что они замышляют? Не так уж страшно то, чего я не знаю об их занятиях; ровный всепоглощающий страх, как некогда перед кражей книжек и комиксов из киосков на углу, перед воровством маленьких компасов и сувенирных патронов из армейских лавок.

Спустя много времени где-то за много миль кто-то свистнул.

Денни сказал:

– Пошли, – и все двинулись.

Хлопнули двери.

Они перебежали через улицу; скорпионы бежали по переулку.

– Сюда! – это вниз по ступеням и в боковую железную дверь «Эмборики».

Шкет подумал: песчинки протискиваются в стриктуру песочных часов. Он следил за Денни в трех шагах впереди, остановился, когда тот остановился (у подножия другой лестницы), вместе с ним прибавил шагу. (Миры в мирах; я в ином мире.) На первой площадке Денни знаком послал остальных вперед, оглянулся, убедился, что Шкет не отстал (планы, составленные и согласованные, наброски поэтажных схем, расписание смены охранников – настолько умных людей он здесь не видел), затем через голову снял тяжелую цепь и дважды намотал на кулак.

– Сюда. – Шаги остальных затихли над ними – все ушли из армейски-оливкового лестничного колодца.

Шкет сдернул с ремня орхидею (перетертая ножом шлевка лопнула) и сунул запястье в сбрую.

– А что там?

– Ничего, – сказал Денни. – Надеюсь.

Короткий коридорчик привел в комнату, забитую картонными коробками. (Оберточная бумага в квартире 19-А. Почему?) Они попа́дали с полок – там еще осталось, – завалили пол; их сгребали в груды, и они падали снова.

– Мы что делаем-то? – спросил Шкет.

– Не лезем на рожон, – ответил Денни. – Им охота носиться тут под пулями – пожалуйста; но у тебя-то есть мозги. В универмаге восемь этажей. Он занимает весь квартал. Мы прикидываем, тут человек десять или пятнадцать. Мы, по-моему, на полуторном этаже. – Он снова оглянулся. – Надеюсь.

Они ступили во тьму, которую затем разбавило до трех четвертей. Шкет принюхался. Тут тоже что-то сгорело. Локтем задел висящий пластик. Они прокрались между стойками со шторами для ванн и очутились среди ковриков и прочих товаров для ванных.

– Ты уверен, что мы на полуторном?

– Вон там должны быть перила.

– Раньше здесь бывал?

– Ты потише, – сказал Денни. – Нет. Но разговаривал с теми, кто бывал.

– Что?.. – Шкет перешел на шепот: – Что Кошмар собирается тут делать?

Денни оглянулся опять:

– Думаешь, он знает? У нас набег!

Добрались до полотенец. Одолели махровые холмы у опрокинутого прилавка. Прохладная обугленная темнота обрывалась стеклянным парапетом балкона с латунным поручнем. Снизу свет; Шкет наклонился («Эй, осторожнее, – сказал Денни, – вдруг там есть кто»), но источника не нашел.

Здесь люди, подумал Шкет. Здесь люди, они здесь ходят, у них оружие. Оглядел балкон, посмотрел вниз на прилавки и тропинки между ними, утопавшие в неразличимостях, покрытые серыми лентами света.

Там бежал кто-то из скорпионов – один кто-то и другой.

Денни взял Шкета за плечо.

Еще трое лабиринтными мышами заметались по проходам.

– Эй, люди, это вы чего тут?.. – заорал кто-то – судя по звуку, с лестницы.

Пять голов, дислоцированных среди дамского белья и часовых ремешков, поворотились на шеях. Двое скорпионов погасли, как фотовспышки, – петух и какой-то младенец динозавра.

Шкет отодвинулся от света. Денни смотрел вверх, вдруг заметив, что оба они теперь отбрасывают тени на потолок.

– Огни, вашу мать, потушите! – а это Кошмар.

На этаже хлопнул выстрел. Улеглось эхо.

Некий ровный рефлекс, без испуга и возбуждения, оттолкнул Шкета от перил (он мимолетно заметил возбужденное, испуганное лицо Денни) назад, к темным витринам. Денни возник у него за спиной.

– Эй, они прорвались! Черт бы всё побрал, они прорвались…

– Марк? – Женщина. – Марк? Марк, что там внизу?..

– Отойди! Они прорвались? Вы не видели?..

Эхо напрочь искорежило смысл слов четвертого фрикативного голоса.

Кто-то поближе попытался вмешаться:

– Вы чего?.. Может, вам?.. Эй, смотрите…

– Я их огни видел! Да блин, я видел огни! И кто-то кричал. Я видел…

Пластиковая штора зацепилась Шкету за плечо. А женщина, стоявшая за ней, погрозила им ружьем, сказала:

– Ххххххххааа… – и пошла задом.

Равно, подумал Шкет, оцепеневшая от ужаса.

А вот Денни не оцепенел. Он цапнул свой проектор и растворился в свете.