Далеко от неба

В ответ со стороны медведя раздались немыслимые для нормального человеческого слуха звуки — не то вой, не то надсадный рев, перемежаемый какой-то непонятной возней. Сторожу, не боявшемуся приведений, показалось даже, что медведь зашевелился и вот-вот соскочит со своего надоевшего постамента. Совершенно не ожидавший такой подлянки со стороны привычного и совершенно безобидного чучела, сторож от страха потерял и соображение и ориентировку в пространстве. Он медленно, почему-то на цыпочках попятился, осторожно закрыл за собой дверь и так и пошел по коридору, пятясь и балансируя для равновесия обеими руками. Медленно спустился по лестнице, увидал настежь распахнутую в темноту позднего вечера дверь, стал зачем-то принюхиваться и, учуяв знакомый запах, сменил ошеломленное выражение лица на плачущее и незамедлительно рванул в дальний конец двора к стареньким, до последней досочки знакомым удобствам.

Тельминов выбрался из тумбы с пионерским горном в руках и, оправдываясь за свое хулиганское поведение, стал путано объяснять Ермакову, что сторож мог закрыть дверь на ключ и тогда вряд ли бы им удалось покинуть помещение незаметно. Ермаков согласно кивал в ответ на его невразумительные аргументы, но, осознав, что объяснение затягивается, отобрал у Михаила горн и тоном, исключающим возможные возражения, заявил:

— Судя по стрельбе и поднявшейся суматохе, результат твоего героического поступка, скорее всего, со знаком минус. Могут пострадать посторонние. Сейчас рассредоточиваемся. Я постараюсь выяснить, в чем дело, а ты тем временем найдешь Василия Боковикова и передашь ему, что мы с Егором Рудых ждем его завтра утром. Он все знает. Объясни, что из города прибыли очень серьезные братки, могут перехватить инициативу. Поэтому надо поспешать.

На улице, под самыми окнами прозвучал еще один выстрел.

— Повторять, нет? — поинтересовался Ермаков, заметив, что Михаил пытается перебить каким-то вопросом его торопливые указания.

— Имеются новые интересные обстоятельства, — начал было Михаил.

— Это потом. Тут сейчас свои обстоятельства. Судя по всему, икс плюс игрек. То есть пока непонятно, но надо сообразить что к чему. Найдешь Василия?

— Запросто.

— Тогда ладушки, исчезай. Только без половецких плясок и канонады.

— Имеется вопрос.

— Ну?

— Бог есть?

— Хороший вопрос. Главное, вовремя. Сам как думаешь?

— Думаю, должен быть.

— Уверен?

— Почти.

— Значит, есть.

— Тоже так соображаю — если уверен, значит, есть.

— Веришь — есть, не веришь — оставайся в полном духовном одиночестве. Лично это дело так понимаю. А собственно, с чего это тебя на такие мировоззренческие вопросы потянуло?

— Какие, говорите? Мировоззренческие? Ну да… Я почему про Бога спросил? Мы тут с батюшкой на эту тему, можно сказать, беседовали.

— На какую тему?

— Так он говорит, без Бога доброе дело злом обернуться может.

— Смотря что он имел в виду.

— Эти вот… Которые нас разыскивали… Они, понятное дело, раздумывать особо не будут. А мне чего в таком случае делать?

— Исходи из конкретной обстановки.

— А если стрелять?

— Почему нет? В порядке самозащиты.

— Я белку могу одной дробиной.

— Прими мои поздравления.

— А в человека ни разу не приходилось. Поэтому сомнения. Сказано — «не убий».

— Им тоже об этом сказано. Можешь мне поверить, задумываться не будут.

— Они не будут, а я теперь думаю. В башке не то потемнение, не то просветление. Писатель в психушке примерно в том же направлении толковал: сомневаешься, значит, мыслишь, а раз мыслишь, значит, существуешь. Я-то существую, а они меня могут это самое… Чтобы не существовал. Такая вот непонятная теорема получается.

— Подсказываю тебе, Михаил Иванович Тельминов, простейшее ее решение. Поскольку стрелок ты отменный, в критической ситуации стреляй не в глаз и не в лоб, а куда-нибудь ниже пояса. Ну, скажем… в коленную чашечку. Эффект стопроцентный. Противник надолго выходит из строя, а батюшка с удовольствием отпустит тебе этот вынужденный грех. Ты же не первый начал? Так?

— Вроде так.

— Ну, все. Исчезаем в разные стороны.

Ермаков глянул в окно и направился к выходу. В дверях столкнулся с возвращавшимся сторожем, вежливо поздоровался и мгновенно растворился в густых сумерках вечера.

Михаил, оставшись один, тоже подошел к окну. В зале епифановского заведения горел свет, суетились какие-то люди, а сам хозяин задергивал разбитые окна тяжелыми темными шторами. Михаил перезарядил ружье, вскинул его на плечо и пошел к выходу. Спустившись с лестницы, встретился с отупевшим от навалившихся событий сторожем. Увидев Тельминова с ружьем, он попятился и почему-то снова стал принюхиваться. Михаил остановился в дверях и задумчиво поинтересовался:

— А ежели я первый стрельну?

Сторож опрометью кинулся спасаться в темноту. Удивленно посмотрев ему вслед, Михаил продолжил свой диалог:

— Их, что ль, дожидаться? Может, они не хуже моего целят. Тогда как? Вынужденный грех или невынужденный? Теорема… Икс минус игрек…

* * *