Далеко от неба

— Помер, что ль? — раздраженно спросил старик, явно намереваясь высказать недовольство незначительностью доставленной новости.

— Исчез!

Ответ Шевчука настолько ошеломил его хозяина, что он повернулся к сидящим за столом, словно приглашая всех разделить его недоумение.

— Кто такой Кандей и почему так важно, что он исчез? — спросил Проценко.

— Не мог он исчезнуть, — растерянно пробормотал Шабалин.

— Почему?

— Так переломанный весь. Нога, рука, ребра, голова… Авария, которая ночью. Врач говорил, вот-вот загнется, — поспешил вмешаться Домнич.

— А он вместо этого исчез. Важный свидетель?

— Да какой он свидетель?! Сам ни хрена понять не может, что и как, — уверенно заявил Чикин.

— И все-таки исчез, — не унимался Проценко.

— Может, это… В морг перекантовали? — неуверенно высказал предположение Шабалин.

— Всю больницу прочесали, — стал объяснять слегка отдышавшийся Шевчук. — Главный говорит, днем Надежда Юрьевна к нему заходила. Имела непродолжительную беседу. Содержание расслышать не удалось.

— Кто такая Надежда Юрьевна?

— Понял, батец?! — сорвался с места Домнич. — Понял теперь, против кого она аргументы собирает?

— Записываем номером пятым? — ухмыльнулся Проценко. — Как, говорите, фамилия этой дамы?

— Не берите в голову, — пришел наконец в себя Шабалин. — Надька это. Дочка. Моя дочка.

— Лично я ей такого поручения не давал, — вмешался Чикин.

— После беседы пострадавший сильно нервничал и просил сестричку сделать внеочередной обезболивающий укол, — выложил оставшиеся сведения Шевчук.

— В данном случае правильно оценить событие способны только те, кто хорошо знает его участников. Вы уверены, что уважаемая Надежда Юрьевна имеет какое-то отношение к исчезновению этого самого…

— Кандея, — подсказал Шевчук.

— Она за этого графа Люксембургского новенькую «вольву» мне угробила и санкции обещала. Хотя я ей сразу обозначил — никакого отношения не имел и не имею.

— Заткнись! — Голос Шабалина снова обрел прежнюю силу и уверенность. — Не мог бабой как положено распорядиться, нечего теперь мусор со всех углов сгребать. Я ей поручение дал — подробности, как и что было, уточнить. Правда Арсений живой или почудилось со страху. Вот она, видать, и расспрашивала его.

— Ну а куда он тогда подевался? — В голосе Домнича зазвучали истерические нотки.

— Кто?

— Кандей!

— Она его, что ль, сперла?

— Запросто. Она мне еще не то обещала.

— Да, союзнички-соратнички, нервишки у вас действительно начинают сдавать. Что для дела абсолютно недопустимо.

Проценко демонстративно наполнил свой фужер и встал.

— Предлагаю… Предлагаю всем успокоиться. Выпьем за наше деловое сотрудничество, закусим, чем Бог послал и хозяин распорядился, после чего приступим к дальнейшему спокойному обсуждению происходящих событий. Как вы считаете, — повернулся он к Шевчуку, — куда мог исчезнуть загипсованный и нетранспортабельный гражданин… как его?

— Кандеев, — подсказал Домнич.

— Считаю, похитили для выяснения обстоятельств, — высказал предположение польщенный тем, что интересуются его мнением, Шевчук.

— Может, имеется соображение, кто похитил? Не стесняйтесь, самые нелепые предположения в ваших заповедных местах могут оказаться наиболее достоверными.

— Кроме покойника, больше некому, — после непродолжительного раздумья решился Шевчук.

— Снова покойник и снова действующее лицо. Сплошная мистика. Какой это уже по счету?

— Пока второй, — подсказал один из боевиков и коротко хохотнул. — Расклад, бл…, как в опере Мусоргского — сплошные кровавые мальчики в глазах.

— Оценили ваше действительно неординарное предположение, — обратился Проценко к Шевчуку. — А кого вы имели в виду под покойником?

— Так это… Арсения Павловича. Ему свидетели тоже ни к чему. Конечно, в том случае, если он живой.

— Он все-таки живой или покойник?

— Полной ясности пока не имеется.

— Понятно. Юрий Анатольевич, позвольте вашему нештатному сотруднику выпить за упокой души будущего покойника. Если, конечно, он уже не покойник. Черт, запутался я с вами… Пей!

Проценко протянул свой фужер Шевчуку.

— А потом постарайся добыть дополнительные сведения. Особенно насчет ожившего покойника.

— Не пьет он, — забрал у Шевчука фужер Шабалин. — По причине слабого здоровья. Как выпьет, так про Русско-японскую войну рассказывать начинает. Про то, как его деда в плен взяли, а бабка за ним в Японию поехала. Ступай, давай, — развернул он Шевчука к двери. — Доставь главного врача в срочном порядке. А с Надехой я сам разберусь.

Шевчук безропотно двинулся к выходу, но у самых дверей, вспомнив еще одну новость, притормозил.

— Пехтерь со своими из тайги вышел. Сидят в милиции, заявление пишут.

— Какое еще заявление? — рявкнул Чикин. — По нему самому параша давно тоскует. Пишет он. Писатель! Я им сейчас такую резолюцию оприходую, по окружности райцентр обходить будут. Нам еще пиратов до кучи не хватало.

— Погоди, шуметь потом будешь. Чтобы Пехтерь в милицию пришел, серьезный повод требуется. Очень серьезный. Чего он там пишет?

— Кадры у него пропали. Двое. Отошли, говорит, всего на пять минут — и с концами. Они даже искать их не стали, испугались, что до них тоже доберутся.