Далеко от яблони

Майя стояла, прислонившись к дверному косяку, отец укладывал в коробку книги. Ей всегда хотелось завести щенка, но мама говорила, что собаки пускают слюни, блюют и писают на ковер. «Лорен тоже, но ты же держишь ее в доме», – неоднократно замечала Майя, однако шутка давно потеряла актуальность, да и просьбы прекратились.

– Увы, домашние животные запрещены, – ответил папа. – Хочешь, заведем золотую рыбку?

– Золотые рыбки у нас как-то не приживаются, – сказала Майя, глядя, как он встал на цыпочки, чтобы дотянуться до книг на верхней полке. В детстве она считала папу самым высоким человеком на земле, а в последнее время, просыпаясь по ночам, радовалась, что, по крайней мере, в доме есть мужчина, который защитит их всех от любого зверя, грабителя или монстра.

Видеть отца сейчас таким низеньким, с трудом дотягивающимся до книг на полке, было непривычно. Внезапно Майя ощутила вспышку ненависти: зачем он уходит так скоро, так поспешно, словно хочет побыстрее от них отделаться?

Интересно, знает ли папа про бутылку тепловатого совиньон блан, спрятанную в комоде? Если сказать ему, он все равно съедет? А ее и Лорен заберет с собой? А кто тогда будет присматривать за мамой?

В день его переезда Майя собиралась на встречу с Грейс и Хоакином – они условились, что будут видеться по воскресеньям. Майя невольно задавалась вопросом, сколько пройдет времени, прежде чем кто-то из них нарушит уговор, найдет себе более интересное занятие, более интересную компанию, прежде чем померкнет новизна обретения родных и все трое расстанутся так же легко, как сошлись.

Первую ставку Майя делала на Грейс. Вечно она какая-то дерганая. Типичный пример единственного ребенка в семье. Привыкла, что все достается ей одной, делиться не хочет. В следующую минуту Майя устыдилась своих мыслей: Грейс не сделала ей ничего плохого!

Складывалось странное ощущение, что вокруг всех, кого она любит, начинает закручиваться тугая черная воронка. Да, Лорен всегда действовала Майе на нервы, но сейчас к обычной досаде примешивалась злость – острая, как ребро конверта, которое все глубже врезается в палец, когда вскрываешь письмо. Мама? Теперь, глядя на нее, Майя не могла не думать о батарее бутылок со спиртным, рассованных по всему дому, и их содержимом, которое неумолимо сокращалось. Папа… Он проявил себя слабаком, просто сбежав и заставив дочерей разгребать последствия.

Но Клер, Клер – хуже всех. Майя любила ее всем сердцем, любила так, точно каждая клеточка тела Клер была частицей пазла, собрать который способна она одна, но в душу постепенно закрадывалось чувство, что эти детальки легко смешать, ударить кулаком по готовой картине и разрушить ее, расшвырять и потом смотреть на осколки, вспоминая ту Клер, какой она была рядом с Майей.

Прежде Майя и не подозревала, сколько мощи кроется в любви. Поначалу она видела в любви источник силы и только теперь осознала, что в плохих руках и в плохой день этой мощи хватит, чтобы уничтожить ту самую основу, которая ее породила. Майе хотелось сказать Клер: «Беги, беги, пока не поздно», однако она молчала и чувствовала, как темный ползучий стебель обвивается вокруг ног, стягивает щиколотки и держит на одном месте, а все остальные отдаляются от нее быстрее и быстрее.

Майя думала, что из-за переезда отца будет плакать. Ничего подобного. Лорен – да, расплакалась, громко, навзрыд, как в детстве, когда бесилась из-за того, что старшая сестра не хочет с ней играть. В конце концов, Лорен – младшенькая, а у младших в привычке добиваться желаемого.

Их отец просто перенес в машину коробки, одежду и книги, крепко обнял Лорен, шепнув ей что-то в волосы, и только потом обнял Майю. Крепко опутанная черной лозой, она стояла тихо и неподвижно, когда папа шепнул и ей на ухо: «Я очень тебя люблю. Мы скоро увидимся. Вечером позвоню. Люблю тебя, люблю».

Майя механически кивнула ему в грудь и отстранилась. Вся эта сцена выглядела такой дешевой, такой натужной. Майя как будто снималась в фильме или спала, а может, видела сон о том, что снимается в кино. Спиной она ощущала присутствие мамы: плотно завернувшись в банный халат, та наблюдала за ними с крыльца. Она явно мучилась похмельем – Майя видела это по тому, как она щурилась от солнечного света, как напряжены были ее плечи. Хотелось бы знать, бутылка совиньон блан еще в комоде или уже выпита?

Отец попытался удержать Майю за руку, но она отступала и отступала, пока не уперлась пятками в нижнюю ступеньку крыльца. Лорен, стоявшая рядом, вытирала лицо рукавом толстовки, а в голове у Майи крутилось лишь одно: «Полный отстой».

– Береги сестру, – сказал папа, и подбородок у него задрожал.

Конечно, Майя и раньше видела отцовские слезы, но только во время просмотра тяжелых фильмов или трогательных рекламных роликов, не в жизни. Плакал ли он, например, когда впервые увидел Майю, Лорен или даже маму? Нет, насчет мамы – это перебор. Сверхглупо встречаться с парнем, который при первой встрече с тобой заливается слезами. Майя надеялась, что у мамы было чувство собственного достоинства.