Далеко от яблони

– Знаю, – ответил он. – Или, думаете, не знаю? Мы с вами встречаемся здесь каждую неделю как раз из-за моего прошлого. Просто я не хочу такого для Бёрди.

Чуть помолчав, Ана произнесла:

– А для самого себя ты чего-нибудь хочешь?

– Это неважно. Она важнее.

– Вы оба важны, Хоакин. Ты когда-нибудь рассказывал Бёрди, как жил до того, как попал к Марку и Линде?

Хоакин закатил глаза.

– Ага, – едко фыркнул он. – Разве я мог не рассказать, как в двенадцать лет меня упекли в психушку? Девушки пищат от таких историй. А уж красивые тем более.

– Тогда что…

– Бёрди нужны реальные вещи, ясно? – перебил Хоакин. Иногда разговоры с Аной приводили его в отчаяние, особенно когда она отказывалась посмотреть на ситуацию с его точки зрения. В конце концов, если кто и знает Хоакина лучше всех, то это сам Хоакин. – То есть не вещи в буквальном смысле, а жизнь, настоящая жизнь. Я никогда не смогу дать ей то, чего она хочет.

– Это она так сказала? – парировала Ана. – Или ты?

Хоакин отвел глаза. Ответ знали оба.

– А как насчет сестер? – продолжала Ана. – Ты собираешься рассказать о себе Майе и Грейс?

– Нет. – Он произнес это со взрывным «т» и посмотрел в окно. Мимо проехал микроавтобус с подростками, из окошек торчали доски для серфинга. Хоакин не сомневался, что некоторые из этих ребят ходят в его школу. С одной стороны, он им завидовал, с другой – никогда не хотел стать кем-то из них.

– Думаешь, они тебя не поймут? – Вопрос Аны вернул его в закусочную, привлек внимание к официантке, которая уже расставляла блюда на столе.

– Конечно, не поймут! – воскликнул Хоакин, как только она удалилась. – Они живут идеальной жизнью в своих идеальных семьях. Что мне им рассказать? Что их старший брат, который ни капли на них не похож, шизик?

Ана приподняла бровь. Это слово она терпеть не могла.

– Извините, – буркнул Хоакин.

– Твоих сестер я не знаю, но могу тебя заверить, что жизнь у них вряд ли идеальная, – мягко сказала Ана. – Проблемы у вас, возможно, разные, но, сто процентов, им своего дерьма хватает. – Хоакин скрестил на груди руки. – Тебя задевает тот факт, что сестер удочерили, а тебя нет?

– Желать им плохой жизни только потому, что она не задалась у меня? Глупость какая. Они достойны хороших родителей. У них есть хорошие родители. – Помедлив, Хоакин добавил: – Грейс, старшая, хочет найти нашу биологическую мать.

– И как ты на это смотришь?

– Большое спасибо, только без меня. Майя сказала то же самое. Точнее, сказала так: «Она отдала Хоакина чужим людям». – Хоакин попытался воспроизвести мимику Майи, передать негодование, с которым она выплюнула эти слова, словно выругалась, как будто нет на свете худшего преступления, чем отказаться от своей семьи. – В этом мы Грейс не поддерживаем.

– Она сказала, зачем хочет найти мать?

Хоакин пожал плечами.

– Не знаю. Наверное, обсуждает эту фигню со своим психологом.

Ана улыбнулась, Хоакин ответил тем же.

– Можем на минутку вернуться к Бёрди? – осторожно спросила Ана.

– Легко. В переносном смысле.

– Верно подметил. Ты по ней скучаешь?

Хоакин скучал по каждой ее черточке. По аромату ее кожи, по тому, как падали ему на руку ее волосы, когда она клала голову на его плечо. Хоакину не хватало ее смеха и яростного выплеска эмоций, когда она слышала что-то, с чем не была согласна.

– Немного. Иногда.

Он тосковал по Бёрди каждую минуту.

– И все же как насчет сестер? – спросила Ана. – Возьмешь и оттолкнешь их, едва узнав? Убежишь прочь, как убежал от Бёрди, потому что решил, что недостаточно хорош для них и вообще для кого бы то ни было?

Хоакин, жевавший ломтик жареной картошки, не ответил. Остывшая жареная картошка – ужасная гадость, но ломтики в его порции были горячими и хрустящими. Он сунул в рот еще один.

– Так вот, у меня для тебя новость: семью отринуть нельзя. Ты всегда будешь с ней связан.

Пальцем, мокрым от влаги запотевшего стакана, Хоакин вывел на столе какой-то узор.

– В самом деле? Расскажите это моей матери.

– Хоакин, – в голосе Аны сквозила нежность, – ты заслуживаешь того, чтобы в твоей жизни были родные люди. И Марк с Линдой тоже. Ты должен простить себя за все, что случилось.

– Не могу, – вырвалось у Хоакина. – Я не могу себя простить, потому что не представляю, каким был, когда все это происходило. Знать не знаю этого типа. Этого гребаного идиота, который все испортил.

Ана посмотрела на него с легкой печалью в глазах. Разумеется, она знала правду. Читала выписку из его больничной карты, полицейские протоколы, заявление от приемных родителей Хоакина, Бьюкененов.

– Я просто пытаюсь делать вид, что этого не было, – помолчав, сказал он.

– Вот как? И что, помогает? – поинтересовалась Ана.

– Ни черта. – Хоакин невольно усмехнулся. – Но, по крайней мере, в этом случае не страдает никто, кроме меня.

– Уверен?

Хоакин посмотрел в окно и ничего не ответил.

Ночью он проснулся от кошмара. Простыни и футболка промокли от пота, кровь бешено пульсировала в жилах – казалось даже, что его кто-то трясет.