Ну вот, действительно деловой разговор. Эх, Ирина, Ирина!.. Шевельнулось давнее. Может, сам проявляю слабость? Отказать резко, и все? Сразу… Но ведь история тянется годы! Виновата ли она? Можешь ли ты всецело обвинить лишь ее — легковесно жила, искала случайных встреч, не стыдясь и не скрываясь от людей? Конечно, бездумность — в крови у нее. А условия? Не случись войны, не будь обстоятельств, может, и прожила бы рядом, пусть тебе и не было бы так покойно и раскованно, как теперь с Лидой, для кого только и существует твоя жизнь, твои дела?..
Увидел он Лидию первый раз на фронте — приезжала с бригадой артистов; после концерта принимали их в землянке комдива. Случилось, что сидели рядом. Вечер, всего один вечер. Бригада уехала дальше. Второй раз, тоже случайно, встретились в Москве, в вагоне метро, лицом к лицу. Тогда он уже два года не жил с Ириной — ушел с одним чемоданчиком в руке, оставив все — квартиру, вещи.
На третий день с Лидой был короткий разговор. «Поедешь в Среднюю Азию?» — «А на Сахалин не надо?» — «Пока нет». — «Задача легкая — приготовилась к более сложной!» Что ж, после этого ездили пять лет везде, пока вновь не вернулся в Москву. И тут-то однажды столкнулся с Ириной…
Краем доходили слухи: у нее собираются компании, какие-то всякий раз новые сомнительные люди, да и устроилась в справочное бюро аэропорта, видно, не случайно. Ловит на перепутье приезжих, командированных. Когда был не здесь, не в Москве, было проще: не слышал, не видел, не знал и о судьбе дочери, Ларисы, как-то не думалось — опять же потому, что не видел всего, что ее окружает. Что ждет ее в этом круговороте? Конечно, Ирина — броская женщина, и тогда, когда столкнулся с ней в аэропорту, невольно сравнил с Лидой. Яркая, крашенная под шатенку, подобревшая, глаза округлы, льстивы, губы расслаблены. Поставь рядом Лиду — проиграет: некрашеная, русоволосая, поменьше ростом, бесцветней и вроде неприметней. Да, она проиграла бы для постороннего, но не для него: у Лиды цельная, мягкая натура, есть то скрытое обаяние и тепло, какое только проявляется вблизи, рядом, и, раз ощутив его, понимаешь — оно бесценно, оно — сама жизнь. Тогда он понял другое: Ирина подошла, сознавая вот эту свою вульгарную, похотливую силу, дразнящую и манящую, — иной она не знала. И пока стоял с ней в аэровокзале, не скрылось: сновавшие то и дело летчики, мужчины-пассажиры бросали на нее взгляды.
Он не дал бывшей жене своих координат, но она каким-то образом разыскала телефон и теперь напоминает о себе. И может, оборвал бы теперь ее, но он и сам себе боялся признаться, что не делал этого из-за Ларисы, из-за дочери. Она — его больная совесть, его постоянный укор. Дочь. Единственная. У Лиды не будет детей: там, в Средней Азии, выкинула мертвого сына, чуть сама не отдала богу душу…
«Полгода не платила за квартиру, Ларисе надо пальто…» Может, и надо: девочка в девятом классе. Но он-то догадывался: проездилась на курорт и решила поправить дела. Не ново: всегда была не очень хозяйственной, безалаберной. И однако не скажешь же ей, что денег нет, что исправно и точно платишь алименты! Нет, не скажешь. И разве объяснишь все Ларисе, разве поймет? Еще ребенок. Когда-нибудь, позднее.
Ирина что-то говорила в трубку — энергично, с царапающе-скорыми нотками, кажется, по-прежнему о Ларисе, ее учебе, и Сергеев подумал: «Никогда особенно не был ты ей нужен, и сейчас ей вольготно и беспечно без тебя, вот только бы еще не эти неудобства — иногда не хватает денег…»
Вслушался:
— Устала… Лариса издергана, дерзит, мне с ней стало трудно…
Снова пришло: «И Лариса тебе не нужна, без нее было бы проще, свободней, вот ты и…» Захотелось оборвать Иринину болтовню, и сказал, перебивая ее ровный, бесстрастный говорок:
— Хорошо, денег пошлю. Переводом. До свидания.
Минуту стоял скованный, не шелохнувшись: отходил, успокаивался. И внезапно, по неизвестной ассоциации подумал: «А командиром «головного объекта», первой ракетной части, надо окончательно сагитировать Фурашова…»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Все! На заседании комиссии решено и записано: считать первый этап комплексных заводских испытаний «Катуни» законченным. Сделан еще шаг к последним государственным испытаниям. Подведены итоги — шестьдесят шесть пусков ракет! А сначала, от «колышка», счет этот, оказывается, составил ни много ни мало — сто девятнадцать. «Внушительно!» Это сказал, подтвердив мои мысли, генерал Сергеев, сказал серьезно и тоже с восхищением. Не часто такое услышишь от «противной» стороны.