Дайте точку опоры

Пришел сотрудник первого отдела: меня просил Бутаков в «банкобус». Там — группа военных и наших «кабешников», главный представитель от промышленности, неулыбчивый, строгий — веселиться ему пока было не с чего. Беседа, видно, шла мирная, но шеф нервничал: пальцы правой руки мяли и давили что-то невидимое. Признак, верный. Заметив меня, взглянул на часы: «Через пятнадцать минут отправляется самолет в Москву. Собирайтесь. В самолете поговорим».

В самолете стало ясно: поставлена задача — начать заводские испытания. Решение правительства. Бутаков буркнул: «Международная обстановка, понимаете… Эйзенхауэр вчера выступил с программной речью. Призывает не сокращать, а наращивать гонку вооружений. Валит с больной головы на здоровую».

Рука на колене, и опять пальцы методически сжимаются и разжимаются.

Понимаю… Придется работать до одурения, а где — в Москве или в Кара-Суе — все равно. Но лучше бы в эти дни в Москве — майские праздники на носу.

В столице прохладно, кучевые облака, как горы, гуляют по небу. Я привез тюльпанов кара-суйских, первых, ранних, таких в Москве с огнем не сыскать.

29 апреля

Да, моделирующий стенд за эти полмесяца ни на минуту не выключался — днем и ночью грелась аппаратура. В графиках работы сотрудников — на сон шесть часов, остальное — вкалывать. Такое чувство: вот-вот задымятся, схватятся пламенем все эти шкафы, блоки, приставки, осциллографы, генераторы сигналов, модуляторы, вместе с ними паутина проводов и кабелей — красных, желтых, зеленых, белых…

Причина простая: после майских праздников — заводские испытания. Опять радости кара-суйской месяца на два!

Днем позвонила Ася, секретарша шефа, жеманно промурлыкала: «А вам, Сергей Александрович, сюрприз. Нет, нет, не скажу! Борис Силыч в семнадцать ноль-ноль собирает сотрудников».

В актовом зале шеф поздравил нас с наступающим праздником, парторг объявил о сборе на демонстрацию. Новость: второго мая — работать, третьего — улетать в Кара-Суй.

А потом Борис Силыч объявил… Вот оно что! Выходил на сцену под громкие аплодисменты. У меня в руках книжица. Синенькие корочки. Кандидат наук. Черт, не верится.

Через полчаса позвонил Костя Коськин — вот нюх журналистский! «Поздравляю, Гигант! Заметку, старик, в газете тиснем: «Кандидат без защиты диссертации». А Первого мая жду ко мне в гости, с Лелей. Бывай!»

1

Первомайским вечером по улице Горького, широкой, праздничной, запруженной нескончаемым людским потоком, шел от Белорусского вокзала человек. Троллейбусы и трамваи не ходили. В шумном, говорливом и пестром водовороте людей, переполнявшем улицу от одного тротуара до другого, он со своим деловым, озабоченным видом казался посторонним. По легкому фибровому чемодану в его левой руке, по несвежему, помятому военному кителю с серебряными, потускневшими от времени погонами подполковника, по усталым складкам загорелого лица и медленной походке в путнике безошибочно угадывался человек, только что сошедший с поезда.

Днем, должно быть, прошел дождь, и хотя асфальт мостовой, крыши домов и начавшие рано зеленеть кроны лип на тротуарах ничем не напоминали сейчас о дожде, однако в воздухе — горячее застоявшееся испарение. Уходящее солнце, скрытое за домами, подсвечивало город неяркими тусклыми лучами.

Куранты на Спасской башне пробили восемь раз, когда подполковник достиг Манежной площади, свернул на Моховую. Мелодичные звуки еще плыли со стороны Кремля над Александровским садом и площадью, тоже переполненными гуляющей публикой.

Пройдя горбато выгнутый Каменный мост, подполковник пересек канал и уже в темноте остановился у трехэтажного углового дома в тихом полутемном переулке. Старый дом с облезшей серой штукатуркой светился окнами. На втором этаже в угловых окнах настежь распахнуты створки, тени двигались по потолку, слышался приглушенный смех и говор. Мягкий мужской баритон вдруг возвысился, свободно затянул:

Если, товарищ, твой друг уезжает
Иль уплывает в просторы морей,
Место его за столом ожидает, —
Так повелось у друзей!

Мужские и женские голоса нестройным хором подхватили:

За другом хорошим, за песней походной
Легко нам по жизни с тобою идти…

Подполковник прислушался. Трудно было разобрать — то ли он стоял в нерешительности, идти или нет, то ли просто одолела минутная раздумчивость, навеянная песней. Песня смолкла, за окном вновь заговорили. Встряхнув головой, улыбнувшись чему-то своему, подполковник перехватил половчее ручку чемодана, шагнул в темный проем подъезда.