Адамыч и майор Бражин поглядывали на него, догадывались — несладкие минуты переживал их товарищ. Да и новенькие — их трое, майор и два капитана, — сидели за столами вдоль той стены, где и Бражин, тоже понимали.
Танкову позвонили, и он, еще насупленный, с красноватыми пятнами на щеках, ушел. Адамыч, очевидно, ждал этого момента, тотчас обернулся, из-под, низких бровей светло-карие глаза смотрят спокойно. Такому хоть бомбу с часовым механизмом вложи в руку, скажи — через две минуты взрыв, — он будет рассматривать и изучать ее, не дрогнет мускул. Выдержка!
— Что там?
Алексей протянул ему бумагу. Прочитав, Адамыч положил ее на стол перед Алексеем.
— Ничего особенного.
— Ничего? Но… тон! «Считаем недопустимым своевольное отступление от условий ТТЗ… КБ главного конструктора и то так не ответило.
— Правильно! Понимать надо. Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. КБ — наука, духовные отцы «Катуни», им можно и поиграться, порисоваться — наше творение, мол, может дать и больше, но… А они — просто купцы, товар-то им продавать! А ты еще до аукциона, до продажи с молотка, начинаешь к этому товару предъявлять высокие требования. Тут будешь резким, неделикатным! Согласись на твои требования — наставление — закон! — значит, вытягивай. Вот и дают сразу по рукам — не забывайтесь.
Бражин повернулся, подал голос:
— Адамыч, премудрость простая!
— Не говорю, что сложная.
— Что же теперь? — вырвалось у Алексея.
— Где-то отступить, а где-то и удержать.
Бражин с внезапным озарением выпалил:
— Посмотреть, на какой мозоль им больше давит, там отпустить!
— А главное, — добавил Адамыч, — надо больше виз получить и конкретных замечаний от самых разных «контор», легче будет понять и где жмет, и где держать.
— Спасибо!
— Словесной благодарностью не отделаешься! — Бражин осклабился. — Танков ведь о голове говорил — быть ей или не быть под топором. За это платить надо. — И кивнул за окно: — Тут на днях плавучее питейное заведение поставили, коньячок, слышал, армянский водится.
— С коньячком-то надо еще подождать, — отпарировал Адамыч.
— Мы не гордые, подождем!
Перепалка превратилась в ту «разрядку»», какая нет-нет да и возникала даже в присутствии начальника группы полковника Танкова: не усидишь целый день над входящими и исходящими. Три — пять минут такой разминки — и снова каждый уткнется в свое: писать ответ в какую-нибудь инстанцию, составлять письмо, указания в войска или готовить очередную справку для начальства…
В другое время Алексей поддержал бы «разминку», но сейчас и настроение после случая с Валей было не то, да и резолюция Василина, тон ответа спецуправления не могли не огорчить его. К тому же ясная логика Адамыча вдруг покорила его, открыла завесу, такую простую, что он сначала оторопел, а потом ругнул себя — олух, как сам не мог понять столь несложную истину.
Да, Адамыч раскрыл механику. Прав он! Учись, Алексей, этой премудрости. Вот и канцелярия, как подсмеивались товарищи в Кара-Суе, дает уроки, без которых вряд ли обойдешься. И не начать ли прямо с КБ? Заявиться к самому профессору Бутакову — пусть-ка попробует, опровергнет написанное или докажет свою правоту. Коль суждено испытать посрамление — так уж полное! И еще… Сергея Умнова давно не видел. Тоже идея!
Фурашов второй раз приезжал в конструкторское бюро. Первый раз — тогда, с генералом Сергеевым, на совещание к Бутакову.
Тут был край города, пустыри. Хотя проспект усиленно застраивался, однако крупные коробки новых домов обрывались у конечной станции метро и до КБ, длинного мрачновато-строгого здания за металлическим забором — словно невидимые древние воины вздели к небу частокол пик, — надо было добираться еще трамваем.
Предстоящий разговор не выходил из головы с той самой минуты, когда Фурашов принял вчера решение отправиться сюда. Он волновался: тревожил разговор с Бутаковым — с профессором, главным не очень поговоришь! И настраивал себя на решимость любыми путями добиться встречи, а там что будет. Во всяком случае, в его доказательствах должно быть все выверено, взвешено, чтобы комар носа не подточил. И он продумал до мелочи свои будущие доказательства вчера еще ночью, дома.
Спать укладывались накануне поздно — Маринка и Катя долго не могли угомониться. Месяц уже ходили в новую школу — ее только отстроили, типовую, крупнопанельную. Их радовало все: ее вид — чистенький, беленький, светлый спортивный зал. У Кати горели глаза, она без умолку тараторила: то вспоминала зеленую шелковую травку, то малюсенькую яблоньку на участке — после Кара-Суя все было в диковинку. И тут же порывисто тыкалась, будто несмышленыш-телок, то в щеку, то в плечо Алексею. Он затеял в этот вечер кое-что по дому: прибивал полку, делал проводку к настенной лампе.
Валя весь день стирала белье, а после легла и, усталая, сразу затихла возле Алексея.