Дайте точку опоры

— Ну да! — Танков настороженно посмотрел на него снизу вверх. — А вы… что, знаете его?

Сказать, что если тот Сергеев, что воевали вместе, съели немало каши, — поди знай, как воспримет! Еще подумает: знакомством козыряю…

— Да нет, — ответил Алексей. — Я свободен?

— Да.

Выходя из комнаты — сейчас пойдет прямо в общую часть и все получит, — Фурашов видел: Адамыч встал из-за стола и, разминая папиросу в пальцах, тоже пошел к выходу.

Алексей остановился, соображая, в какую сторону длинного коридора идти — одинаковые, одна за другой, двери вели слева и справа в кабинеты.

— Папку получать в двадцать первой комнате, — услышал он позади голос Адамыча, — через три двери. — И когда Алексей обернулся, подполковник добавил: — А спектакль разыгрывался для тебя. Режиссер со странностями, но злодей не самый страшный.

И неторопливо пошел по коридору в конец, где стояла урна. Фурашов улыбнулся: в точку, выходит, попал — угадал, что спектакль… Но тут же подумал о другом: «Генерал Сергеев сам хочет дать задание… Интересно, какое! И как он выглядит теперь?..»

2

Сидя за столом, Фурашов услышал, как позади стукнула дверь, и, еще не видя вошедшего, понял, что вошел кто-то высокий, к тому же начальство: Адамыч и Бражин завозились за своими столами, Танков торопливо встал, вытянулся. В следующий миг Алексей услышал густой, накатный баритон:

— Ну, где он тут? Где наш новый сотрудник? Здравствуйте, товарищи! Садитесь.

У Алексея екнуло в груди: он — Сергеев! Баритон, выходит, только загустел, покрепчал… Вставая, лихорадочно решал: «Как держать себя?..» И не успел додумать, принять решение, как Сергеев надвинулся, прямо за столом обнял за плечи:

— Здравствуйте! Здравствуйте, Алексей Васильевич! Рад видеть! — Держал Фурашова длиннопалыми сильными руками за плечи. — Вы совсем молодцом! Время берет вас и не берет! Да, пути-дороги… Поразбросали однополчан по весям и городам. Но иногда и сводят.

— Мир тесен, говорят…

— Правильно! Ну, пойдемте, пойдемте. — Он легонько подталкивал Фурашова к двери. Обернулся к Танкову: — Извините, уведу Алексея Васильевича ненадолго.

— Пожалуйста, товарищ генерал, — почтительно откликнулся Танков. — Вижу, фронтовое братство…

В кабинете, куда они пришли, спустившись на этаж ниже, генерал усадил Фурашова.

— Садитесь и рассказывайте. Десять лет почти! Так? Я ведь вас обнаружил в Кара-Суе. Случайно! Кадровики списки докладывали… Дайте, говорю, личное дело. Увидел — полк, дивизия, время совпадают. Думаю, он! И академию закончил — то, что надо!

— Говорили мне о вас, когда вызвали перед назначением сюда… Но, признаться, не думал, что это — вы.

— Поди, недовольны, Алексей Васильевич? Известно мнение некоторых инженеров: полигон, мол, — живое деле. Испытания! Интересная, перспективная работа… Так?

— Не знаю еще… Георгий Владимирович. — Сказал и подумал: «Да уж чего там — не знаю! И такие мысли приходили!»

Глаза Сергеева, улыбчиво веселые, прищурились понимающе. Генерал положил руку на колено Фурашова. Пальцы непомерно длинные. Но все в нем пропорционально — по высоченному росту. Примирительно сказал:

— Ну ладно. Об этом после поговорим. Сначала о житье-бытье рассказывайте.

Только, пожалуй, сейчас, с этой встречи, Алексей ощутил по-настоящему — за все дни, пока шла колгота с новым назначением там, в Кара-Суе, а после здесь, в Москве, устал от напряжения, треволнений, раздумий и был возбужден, но держался. А усталость почувствовал, как ни странно, сейчас. Ясно — расслабился, ощутил еще не осознанную до конца уверенность: Сергеев рядом, — значит, будет все в порядке. И видно, под эту расслабленность, раскованность как-то легко, без грубоватой обнаженности (сам чувствовал — хорошо!) поведал и сложную и несложную свою историю с того момента, когда на исходе сорок четвертого, уже в боях на восточной равнине Венгрии, вышел из-под начала Сергеева, получив назначение командиром дивизиона в другую артиллерийскую дивизию.

Сергеев слушал не перебивая, не снимая руки с колена Фурашова. Алексей в конце рассказал и о Вале, упомянул о Зееловских высотах: прощался с жизнью, думал — хана. Сергеев насупился, рыжеватые брови ощетинились, изогнулись знакомо у переносицы, пасмурная тень легла на лицо, вроде острее проступил крупный лезвиеподобный нос. «Выходит, с годами и новым положением не утратил живость и остроту восприятия», — подумал Алексей с радостью, какую вызвало доброе открытие. И замолк, выговорившись. Почувствовал: на шее, на груди под кителем — испарина. Он как бы вновь, пусть с меньшей силой, приглушенно, но опять все пережил.

— Вот какая история… — негромко проронил привычную свою поговорку Сергеев и осторожно убрал руку с колена Алексея.