Дача на Петергофской дороге

С обновлением сил возрастало во мне и чувство греха моего. За что сгубил я невинного? За что лишил сестру брата, преданного ей брата, быть может, единственного друга ее на земле?.. И в то же время люди, которые с таким неистовством кричали против Зенаиды, теперь сожалели о ней, изыскивали все средства, чтобы терзать меня. От них я узнал будто нечаянно, стороною, что Зенаида, возвратившаяся от отца накануне приготовленного для нее бала, привезла с собою брата в гости к своему мужу; она и убитый мною юноша были единственными детьми старого заслуженного дворянина; что после ужасного происшествия злоязычие с гибельной быстротою донесло отцу о бесчестии дочери и смерти сына; что старик не перенес двойного удара, и когда дочь, не зная, видно, ничего о низком поступке моем на бале, полетела к отцу, чтоб осторожно уведомить его об их общем несчастии, старик не хотел даже видеть ее и умер на чужих руках; что после того Зенаида отказалась от света, заключилась одна в своей деревне и там, отвергая все утешения родных, все пособия медицины, гасла, как догорающая свеча. Поздно также узнал я, что князь Свегорский и брат ее оба были адъютантами и что случайное сходство роста и физиономии не раз заставляло в обществе принимать их одного за другого.

Несколько месяцев я был под арестом; меня судили: снисхождение уменьшило вину мою; в обществе еще скорее извинили меня, но наказание я носил в груди своей, наказание, против которого все кары людские и все мнения света показались бы мне ничтожными. Воображение мое носилось страшными призраками: во сне и наяву мне грезились лики убитого юноши и умирающего отца, отчаяние сестры и дочери и поминутно слышались прерываемые смертным хрипением слова: „Вы убили честь невинной и убили брата ее!..“ И в дополнение мук вся прежняя любовь моя к Зенаиде вспыхнула с удвоенною силою. Пусть была она виновна против законов света и даже нравственности; пусть хитро обольстила меня и других блеском поддельных достоинств; ее легкомыслие, коварство, вероломство — все исчезало в сравнении с низостью и чернотой моего поступка, все тонуло в огромности моего преступления.

Да! В ту пору я все извинял ей и любил невыразимо! Казалось, все ощущения мои, теперь оторванные от света, мое убитое честолюбие, желание славы, самонадеянность, гордость безупречной жизни, мои уничтоженные прошедшее и будущее, словом, вся жизнь моя сосредоточилась в одном чувстве, и это чувство было любовь к ней. Суди же, что сталось со мною, что должен был я почувствовать, когда, по прошествии нескольких месяцев, мне подали письмо — письмо от Зенаиды, — и когда из первых строк я узнал, что голос ее нисходил ко мне с высот другого мира, что Зенаида уже не существовала и в последнюю минуту жизни, примиряясь с небом и людьми, прислала мне прощение, мне — убийце всего, что было ей дорого на земле!..

А я в безумии любви еще надеялся вымолить, выстрадать свидание с Зенаидой, чтоб услышать слова прощения из уст ее… Я питался и жил этой надеждою!.. Теперь все, все было для меня кончено!.. Теперь жизнь была для меня страшнейшим из мучений. Мысль о самоубийстве стала искушать меня; я радовал, нежил себя ею. Но нет! Не так должен я встретиться с Зенаидой в вечности, еще с горячей кровью брата ее на руках, с печатью отвержения и проклятия на челе; нет! Смерть для меня была отрадою, спасением, но я заслужил наказание; да будет же наказанием мне жизнь!

И я жил!.. Раскаяние изгрызло мое сердце, скорбь иссушила тело, ни на одну минуту не вздремнула во мне память прошедшего, медленно, вечно терзала она мою внутренность, сосала мою кровь. Но я жил и жил двадцать лет!

Письмо Зенаиды, священный залог нашего примирения, хранится и теперь на груди моей и ежедневно принимает мои жгучие слезы, мою неумирающую тоску. Оставлю тебе копию его, но с ним, молю, не разлучайте меня и после смерти. Пусть сойдет оно со мною в могилу и там, перед престолом всевышнего, исходатайствует прощение грешнику, свидетельствуя об его терзаниях на земле…»

КОПИЯ ПИСЬМА ЗЕНАИДЫ Н***

«Влодинский, вы убили моего брата, отца, убили меня, но я пишу не с тем, чтоб укорять вас, а чтобы простить, — простить от всей полноты души, не сохранившей ни одного упрека против несчастного.

Да, Влодинский, я прощаю вас. Вы слепец, а не преступник; вы только такой же человек, как все люди: более слабый и легкомысленный, чем злой; вы увлеклись лживой наружностью: да простят вас бог на небеси и ваша совесть на земли, как я вас прощаю!

Когда взор ваш упадет на эти строки, мой прах будет уже покоиться с прахом семьи моей, наши души сольются в одну молитву перед господом, и он, милосердный, ниспошлет вам спокойствие, которого не дадут вам более ни шум света, ни мир одиночества.