Дача на Петергофской дороге

— Точно. Теперь помню. Ведь у них, кажется, было двое детей?

— Как же! Дочь за князем Бацевым, а сын был женат на Лохиной.

— У которых именье в Пензе?

— И чудесное. Недалеко от дядюшки Кирилла Петровича. Если от нас ехать к дядюшке, то надобно проезжать большим селом, церковь на горе, большой пруд и плотина премерзкая… Помните, бывало, матушка-покойница, грязь ли, что ли, уж непременно выйдет из кареты. Огромное село! Как бишь его? Ялки… Ялково. Точно, Ялково. Вот видите, оно было дано в приданое за матерью Лохиной, а Лохина отдала его, по духовной, дочери, что вышла за Байданова. Тысяча пятьсот душ — незаложенные. Какие покосы, какие сады! Да ведь, я думаю, вы помните?

— Как же не помнить! Да я знаю Ялково, как наше Индриково. Ты, видно, сама-то забыла; матушка с покойной Лохиной жили, что называется, душа в душу, и нас, бывало, детьми еще, почти каждую неделю туда возили, и ночевали мы там, и они у нас иногда дня по три живали. Да, конечно, ты этого помнить не можешь, потому что была очень мала тогда, а после Лохина умерла. Он уехал, и мы с тех пор в Ялкове только и побывали, что проездом.

— Видите, сестрица: после этого Байданова, что женат был на дочери покойной Лохиной, осталась одна дочь, единственная наследница.

— Неужели же Байданов умер? Ведь он должен быть еще очень молод.

— Давно умер, и жена умерла, и осталась только одна дочь, одна-единст…

— Как все это умирает! — сказала княгиня задумчиво. — Как теперь помню: он был очень недурен собою, видный мужчина…

— Дочь, говорят, две капли воды он и, представьте, одна-единст…

— Жена его, Марья Сергевна, была очень дурна; такой огромный нос, да и глупе´нька была…

— Ах, сестрица! Да ведь вы это говорите о старике Байданове, что на Сумбуровой был женат. Да тех уже давно нет. А это сын его, что на Лохиной был женат. Вот у него-то осталась дочь, одна-единст…

— Точно, я смешала. Так неужели и он умер?

— В польскую кампанию был ранен; поехал лечиться за границу и там умер. А жена его умерла года два тому назад у себя в подмосковной; только ее отвезли в Ялково и там схоронили. А теперь вот их-то дочь и живет на даче, на Петергофской дороге, с бабушкой, Марьей Сергевной, которую вы помните.

— Как бы я хотела ее видеть! Она была предобрая. Представь себе, я ее не видела… сколько? постой. Мы тогда жили на Фонтанке.

— Это когда? Как они в Петербург-то уезжали?

— В какой Петербург! В саратовскую деревню. Они приезжали проститься. Мы никогда уж с тех пор и не видались.

— Ах, сестрица! Так вы тогда жили под Новинским, у Девяти Мучеников.

— Станешь ты меня уверять! На Сретенке, близ монастыря; уж я так это помню. Покойный князь Сергий Васильич был тогда на Кавказе, и я его ждала, а они и приехали прощаться. Я очень знаю.

— Ну, может быть. Только мне кажется, что вы жили под Новинским.

— Как это ты споришь? Мы под Новинским жили, когда князь Сергий повез Евгения в корпус.

— Точно, точно.

— Ну, да как же мне не помнить? Ведь это ты все забываешь.

— Дело не в том, сестрица. А видите ли: у Байдановой с лишком две тысячи душ, да у бабушки, после которой она одна-единственная наследница, конечно, только пятьсот душ, да денег, говорят, будет тысяч триста, если не больше.

— Так что же?

— Как что? Надобно на ней женить Евгения.

— Да, попробуй-ка, уговори его!

— Право, сестрица, я вам удивляюсь. Как это вы никакой власти не имеете над сыном? Помилуйте; да ведь это уже явная польза? Я сказала бы на вашем месте: хочу, да и все тут.

— Видно, что у тебя своих детей нет. У него, матушка, своя голова; он уж на своих ногах: так приказания тут не очень у места.

— Если и так, то можно уговорить. Что же делать, сестрица? Уж если это пропустим, так ведь уж просто погибель. Он не дурак: как же ему не понять, что надобно же как-нибудь выпутываться из беды!

— Поговори с ним, попробуй.

— Только бы мне уговорить его ехать со мною к Белугиной, — сказала превосходная женщина, в одно мгновение забыв неудовольствие, нанесенное сомнением сестры в успехе ее предприятия. — У Белугиной он увидит Мери; она очень хорошенькая и, верно, ему понравится. А там… не отказаться же от невесты, потому что она богата?

— Ты говоришь об этом, как будто все дело состояло только в том, чтоб захотел Евгений. Да там захотят ли?

— Послушайте, сестрица. Белугина знакома с старухою Байдановой и говорила уже ей обо мне. Она у нее сегодня будет и меня познакомит с нею. Я напомню старухе о вас, о старине, и, поверьте, это дело — сладится.

— Друг мой! Да невеста-то захочет ли?

— Что вы это, сестрица? Да как ей не захотеть? Князь хорош собою, молод; всегда живал в лучшем кругу. Вы согласитесь, уж там что другое, а смотрит барином. Уж я вам говорю — грансеньор… Я вам вот как скажу. Белугина мне говорит, — вы знаете, мы с нею всегда дружны и откровенны. «Алена Павловна! — говорит она вот вчера даже. — Будь у меня дочь, по рукам и по ногам бы связала, а уж отдала бы за вашего Евгения Сергеича».

Княгиня рассмеялась.

— Да Евгений-то не взял бы связанную.

— Вот то-то и беда с вашим Евгением. Но погодите: неволя его исправит.