Да. Нет. Не знаю

Непонятно, на каком основании, но параллельно с научными Аурика Георгиевна Одобеску наделила себя еще и выдающимися педагогическими способностями, призванными сделать процесс воспитания ребенка легким и радостным. А затем объявила, что в основе удачного брака лежит не столько чувство любви (в любовь Аурика верить отказывалась), сколько взаимное желание партнеров развиваться личностно в выбранных направлениях, пересечение которых совершенно необязательно. «Достаточно общих детей», – неоднократно заявляла она Коротичу в спальне и с наслаждением отдавалась процессу сближения, не думая, что как-то может обидеть своего мужа, считающего чувства супругов краеугольным камнем в построении семьи.

– Мне кажется, – грустил Миша, – ты меня используешь.

– Тебе не кажется, просто, в отличие от тебя, я честно говорю об этом, не усматривая ничего крамольного в приверженности принципу элементарной выгоды. А ты думал, наверное, что принципы есть только у тебя? – недобро шутила Аурика.

– Немыслимо цинична! – пригвождал ее к огромной пуховой подушке Миша и не верил собственному счастью, обладая этим великолепием.

– По-моему, неплохо, – подбадривала его жена и, включив свет, рассматривала Коротича так, словно видит его первый раз в жизни. – Ну это надо же! – удивлялась она. – А ведь когда-то…

– Я тоже считал тебя дурой, – торопился предупредить возможный выпад Миша и целовал Аурику в лоб.

– Конечно, это так удобно, – посмеивалась жена.

– Я бы так не сказал, – спорил с ней Коротич, намекая на то, что роль домохозяйки в исполнении Аурики ему нравится гораздо больше, чем амплуа исторической девы.

В глубине души Миша искренне считал выбор жены проявлением негласного соперничества, но в силу собственного благородства никогда не высказывал своих подозрений вслух, уважая жену за стремление состояться в профессии, хотя изначально было понятно, что никаких особых высот она в ней не достигнет – так и остановится на звании среднестатистического кандидата исторических наук.

Заботливый супруг даже неоднократно пытался предложить ей свою помощь в написании статей, в подборе материала, но всякий раз натыкался на активное сопротивление с ее стороны.

– Не лезь не в свое дело, – раздраженно шипела она и требовала автономности. – Я сама. Целуйся со своей математикой!

Рвение дочери к кандидатской степени казалось Георгию Константиновичу не столько похвальным, сколько абсолютно бессмысленным и нездоровым. Приветствуя, с одной стороны, желание Аурики продолжить образование и поступить в аспирантуру, с другой стороны, Одобеску не мог не признать, что ему, как отцу, гораздо важнее видеть в ней добропорядочную и заботливую мать, с легкостью отметающую все лишнее.

– Зачем ей нужна эта наука? – вопрошал он зятя и резонно добавлял: – Она слишком спонтанна, неуравновешенна и ничего не доводит до конца.

– Не могу с вами не согласиться, – отвечал Коротич и тут же вступался за жену: – Но нужно отдать должное: у Аурики удивительная работоспособность, поэтому тех целей, которые она перед собой ставит, ваша дочь, как правило, достигает. И потом – у нее отменное чувство юмора.

– Лучше бы она больше внимания уделяла Наташеньке, а не пыталась делать то, к чему все женщины Одобеску мало пригодны. У них – большая грудь и средние умственные способности, – ворчал Георгий Константинович и отправлял Глашу на помощь к своей бестолковой Аурике, не перестающей изумляться тому, что величина груди – это явление, впрямую не связанное с интенсивностью выработки молока.

– Нужна кормилица! – била тревогу бывшая нянька и торопилась взять орущую Наташку на руки.

– Положи, – сердилась Аурика. – К рукам привыкнет.

– А хоть бы и привыкнет, – упиралась Глаша и, прижимая девочку к себе, испытывала чувства, доселе неведомые. – Есть она хотит…

– Хочет, – автоматически исправляла ее молодая мать и смотрела на часы. – Рано еще. Полчаса не прошло, как она все высосала. Что за грудь! – сокрушалась Аурика и ощупывала бюстгальтер. – С виду – так полк накормить можно. А на деле…

– Кормилицу бы! – советовала Глаша и пыталась вернуть Наталку (так она называла девочку) в кроватку. Но как только та оказывалась в отведенном «загоне» (словечко Аурики), она начинала верещать с новой силой. Однако мать была непреклонна.

– Прекратите баловать девочку! – повышала она голос и клялась, что в следующий раз не пустит на порог ни отца, ни няньку.

– Кормилицу, – опять заводила песнь Глаша и нарывалась на неприступное «НЕТ».

– Я сказал «да», – бушевал Георгий Константинович и строил планы вызволения внучки из голодного плена.

Решение скоро было найдено: под видом добавочного питания из молочной кухни Глаша приносила бутылочки с женским молоком, за которым каталась на другой конец Москвы, потому что «проверено, женщина вся из себя чистая, порядочная и берет недорого». Поставленный в известность отец ребенка только развел руками и многозначительно произнес: «Ну, я не знаю. Нехорошо как-то. Надо бы сказать Аурике».

– Нет! – в один голос завопили Одобеску и его помощница, чем ввергли невольного конформиста Коротича в уныние.