d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Да, — выговорила она на удивление легко. Голос был тихим, сиплым и хриплым, но разговаривать было не больно.

Отлично. Хоть что-то осталось.

Мужчины… Мужчины, разрушившие Бонни Беннет и сгубившие ее душу. Из-за них такие синяки, ссадины и боли. Все из-за них. Из-за отца. Из-за адвоката отца, говорящего о том, что девочка все выдумала, потому что сейчас она в поре полового созревания. Случайные недолгие романы, окончившиеся ссорами и кровной злобой — все это выбило почву из-под ног, заставило встать на путь эмансипации.

На неправильный и опасный путь.

И впервые за долгое время Бонни увидела по отношению к себе внимание, заботу и сочувствие. Она уже точно не помнила тех чувств, которые испытывает человек, когда о нем заботятся, но точно знала, что пытается их вспомнить… И впервые за долгое время она ощутила свою слабость и беспомощность, что так долго прятала под коркой непроницаемости и непробиваемости. Девушка ощутила как горячие слезы сожаления и горечи обжигают кожу ее щек, как впервые та долгая детская боль выливается наружу глинтвейном и согревает озябшее тело. Избитая, униженная и растоптанная Бонни оказалось нужна какому-то улыбчивому парню, который толком ее даже не знает, который влюблен в какую-то Мальвину и подпевает под радио…

Когда твой мир, — такой жестокий и холодной, с устоявшимися убеждениями и предрассудками, — соприкасается с совершенно противоположным миром, — теплым, нежным и светлым, — происходит взрыв, который не оставляет после себя ничего, кроме пустоты. Как два противоположных числа в сумме дают ноль, так и две противоположные души… И сейчас Беннет ощущала себя уничтоженной, растоптанной…

Но нужной.

Она помнила каждый удар тех ублюдков и то, как они ножом полосовали ее тело. Она помнила, как они пригрозили ей убираться из города и ничего не рассказывать Ребекке. Она помнила свой сумасшедший страх и кровь по всему телу… Она помнила и понимала, что если бы не Тайлер — она бы уже давно погибла, а ее увлечения и ее проблемы приобрели бы огласку.

— Эй, — он взял ее за руку. — Все будет хорошо, Бонни. Ты знаешь, что твое имя является по сути нарицательным?

Девушка попыталась улыбнуться, но не смогла: каждая мышца болела, каждое движение отдавалось сумасшедшим отголоском боли.

— Бонни и Клайд погибли под свинцовым дождем, — прохрипела Бонни, не открывая глаз. Слова говорить было не тяжело. И если мужчины сего мира подавляют женщин физически, то права голоса никто не отменит…

Никто не проникнет в мысли женщин, не заставит их думать иначе. А Бонни Беннет никто не заставит заткнуться.

— Зато стали легендами, — закончил Локвуд и взял руку Бонни. Девушка дернулась от неожиданности, но не от страха. — Они были невменяемыми и чокнутыми, но они жили… Назло всем. И ты живи, Бонни.

Девушка молчала. Она не спала — погружалась в поток своих мыслей. Она почувствовала странное ощущение у себя в душе… Она не могла точно описать его, могла лишь сравнить… Этот процесс, проходящий под серебристыми пластинами души, напоминал движение льдов на реке. Одна льдина откололась — и ее понесло по течению. Вторая откололось — и вот уже холодные, но быстрые волны раскалывают лед как дробильщики камня.

И Бонни вдруг сильно захотела избавиться от внутреннего груза. Хотя бы чуть-чуть побыть слабой и почувствовать себя в безопасности.

Вновь эти слезы, текущие по щекам и ломающие льдины души.

— Ты первый парень, который относится ко мне никак к вещи, — сказала она обычным тоном, которым всегда говорила, когда еще была обычной девушкой: немного надменности и высокомерия и море уверенности в себе. — Меня это жутко пугает, — дополнила она, пытаясь сжать руку под рукой Тайлера в кулак, мол: «Я сильная еще». Не получилось.

— Пугает, что я, вопреки твоим ожиданиям, оказался хорошим человеком?

Бонни не видела лица парня, но знала, что тот улыбается и находится в своем неизменном амплуа «а-ля я добрый и веселый парень». Бонни бы улыбнулась, но вспомнила прошлую попытку и решила все свои усилия направить в другое русло.

Она повернула голову в сторону голоса Тайлера, как бы слепо глядя на своего спасителя. Она все еще ощущала движение вод в душе и горячие слезы на своих щеках.

Но больше не было страха.

— Пугает, что меня начинает это привлекать. Всю жизнь я жила с принципом ни к кому никогда не привязываться. Я потеряла так много, что уже привыкла к своему одиночеству. Ребекка подарила мне возможность не чувствовать себя полным ничтожеством, ощутить свою значимость. А ты разбил все мои стремления, заставив чувствовать себя глупой и наивной девчонкой, но… Но при этом тобой не унижаемой.

После каждого предложения следовала двухсекундная пауза. То ли для того, чтобы сделать передышку, то ли для того, чтобы собраться с силами, то ли потому, что каждое предложение имело огромный вес.

Утро близилось к полудню. Плотно задвинутые шторы не позволяли залить солнцу пространство комнаты, а звукам — ворваться и нарушить тишину. И обоим этого было сверх достаточно.