d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Умная девочка, — произнес он, засовывая руки в карманы, как-то слишком злорадно улыбаясь. Бонни поняла, что молния бьет ее беспрестанно с их первой встречи. Бьет даже сейчас, когда он не трогает ее и пальцем. И вся ненависть, на которую была способна эта девочка, вдруг резко перекинулась на Клауса.

— Я тебя ненавижу, — произнесла она, понимая, что костяшки пальцев все еще саднит, что хочется ощутить запах крови, сжать зубы и нанести удар. Так сильно захотелось почувствовать силу, так сильно захотелось стать прежней Бонни, что это желание героином зашипело в венах.

— Но не так сильно, как своего отца, да?

Еще один удар молнии. И Бонни захотелось отразить его. Она отразила внезапно для Клауса. Она ударила его, сжав кулак так сильно, что ногти впились в кожу. Прошедшее больше не имело значения. Страх перед Клаусом растворился, как когда-то растворился страх перед отцом. Девочка Бонни увидела шок в глазах этого ублюдка. Губа была разбита, и Майклсон почувствовал приятно-терпкий вкус победы. Его ученица стала достойной его копией.

— Иди к черту, Майклсон, — произнесла она, зло на него посмотрев. Девушка села в салон автомобиля, громко хлопнув дверью, а потом сорвалась с места. Она так долго мчалась по этому шоссе в никуда, что уже привыкла к попутчикам, которые быстро исчезали из ее жизни. Она так долго мчалась по этому шоссе в никуда, что уже привыкла к окружающей темноте.

Но теперь Бонни хотелось света, — и она развернулась, помчавшись обратно, преодолевая желание бросаться в еще более темные углы. Золотая лихорадка проходила — Бонни Беннет шла на выздоровление.

Комментарий к Глава 48. Правильные решения * аллюзия на фильм «Загадочная история Бэнджамина Баттона»

====== Глава 49. Конечная станция. ======

1.

Она ушла. Она тоже ушла.

И он решил не замарачиваться.

В разбитой ночи нашлось место для разбитых принципов. И для разбитого сердца, бьющегося в унисон с музыкой. Оно пускало алкогольную кровь по венам, ускоряя процесс циркуляции. Кровь согревала озябшее тело, и желание согреться с кем-нибудь трансформировалось в желание остыть, почувствовав холод на своих плечах. Но чувствовалась лишь прохлада на губах от выпитого виски, которое жгло глотку, согревало-сжигало вены. Чувствовалась пульсация клуба, в которой Тайлер Локвуд получал возможность если не жить, то выживать. Его закружила музыка, въедающаяся в сознание, вытравляющая из подсознания Елену и злоебучую Мексику. Его закружили девицы в самом сердце клуба, Локвуд не видел смысл отказываться от их компании.

Локвуд вообще больше не видел смысл.

Но он видел глаза. На протяжении всего своего отчаянного веселья и веселого отчаянья он видел синее пламя весны. И это пламя — отдаленно напоминающее Б-52 — ему нравилось. Ему нравились синие оттенки, смешанные с белыми. Ему нравились напитки, которые он употреблял возле барной стойки. Ему нравилось задерживать взгляд на девушке, которая была так улыбчива в компании этого парня и которая была так нереалистично серьезна.

Иногда он терял Кэролайн Форбс из виду. Иногда он терялся вовсе. В кубометрах пространства находилось место и для других оттенков: для абсентного цвета денег, для пенистого спектра «Пины Колады», для золотого блеска коротких платьев, для мерцающих переливов бокалов, серебряных украшений. В кубометрах пространства находилось время для игры в правду или желание, для игры в бутылочку и русскую рулетку. Локвуду не нужны были больше якоря.

Он хотел плыть дальше.

Процесс снова обретал смысл, и все разрозненные, перепутанные фрагменты прежней жизни будто вновь становились на свои места. И омрачало только одно: в этой прежней жизни было слишком много пустоты.

Тайлер все еще любил Елену.

Он вновь наткнулся на взгляд Кэролайн. Она сидела за барной стойкой, и возле нее стоял какой-то бокал с ярко-фиолетовой жидкостью. Кэролайн не ассоциировалась с Б-52. Она была Б-52: дымящейся, густой, темной, но какой-то притягательно-весенней.

Кэролайн была.

И в ее взгляде был не интерес, а любопытство. И в ее взгляде было что-то, что было во взгляде… Чего не было ни у кого. Ни у Елены, ни у Бонни, ни даже у Джоанны.

Локвуд все еще помнил их. Помнил каждую. Ни одна ему по-настоящему не принадлежала. И Бонни — тоже. Бонни, отравленная, токсичная и падшая, сегодня была олицетворением самой грации. Сегодня она была строптивой, но не безумной. Бонни была горькой. Бонни была как кофе. Бонни была. Всегда.

Тайлер все еще любил Бонни. Извращенно и как-то неправильно, но любил. Здесь, в этом мире было место только для неправильного. Среди неправильного — Кэролайн и ее томные глубокие глаза, которые изучали его все эту ночь, внимательно рассматривая. Среди неправильного — Б-52, который заказал Локвуд. Среди неправильного — решение подойти к Форбс.

Она — в гостях. Она тут никому не нужна.

Он — дома. Но он тоже никому не нужен.