— Мне все равно, с кем ты спала. Я женился на Викки, потому что люблю ее. Потому что хочу, чтобы у Кристины не было разъебанного детства, которое было у меня… А еще, — он вновь перевел на нее взгляд. Этот родной апатичный взгляд, которым Гилберт не наслаждалась так долго, что ей казалось, будто это было в другой вечности. С другим человеком. Не с ней. — А еще я хотел лишний раз доказать тебе, что у нас ничего не получится. Никогда. Потому что ты меня не привлекаешь.
Девушка закрыла глаза. Ее сковывала усталость, и она хотела заснуть на оставшийся час, чтобы сохранить бодрость потом, когда они сядут в дрянной поезд. Возможно, произойди это с ними раньше, еще в том году, у них бы соврало крышу, и они бы поддались искушению.
Они бы все-таки ему поддались.
Но не теперь. Теперь у нее все выверено, все выведено, спланировано, а у него — затушевано и заново прорисовано. У него есть цель, у нее — просто сутки. У него — жена и приемная дочь. У нее — отец, на которого глаза не глядят, и вымотанная Дженна. Им не до друг друга. Им все еще не до друг друга.
— Я тебя ненавижу, — прошептала она. Ей больно. Больно не столько от его поступков, сколько от его слов. Ими он жалил ее с самого начала и продолжал это делать даже сейчас.
— Я тебя тоже, — тем же шепотом в ответ. Той же апатией в подсознание. Будто Деймон заново вшивал себя в Елену, заново начинал подчинять ее. Этот стокгольмский синдром вряд ли закончится хорошо. Вряд ли такие вот извращенные отношения вообще заканчиваются — они продолжаются даже тогда, когда, как кажется, все кончено. Абсолютно все. Будто Некто берет карандаш и начинает прорисовывать события дальше, продолжать линию их отношений, придумывая все более удушающие петли и все более драматичные повороты.
Вселенная их не любит. Их, Добермана и Мальвину.
2.
Сальваторе заглушил мотор. В салоне автомобиля повисла тишина. А в ушах все еще звенело. Честно, Сальваторе тоже вымотался, и ему тоже захотелось отдохнуть. Он перевел взгляд на спящую Елену. Она была почти обычной. «Почти» вновь завились в воздухе как рой озлобленный ос. «Почти» жалили даже немного болезненнее. Жалило болезненно в пальцах, и Сальваторе знал как унять боль. Он потянулся к плечу девушки, толкнул ее.
Унять боль в пальцах оказалось легче, чем боль в душе. Душили противоречия. В трех с половиной часах от него осталась Викки, которую он действительно любил. Любил не так, как женщину, но любил как сестру, как подругу. А тут, в трех с половиной сантиметрах была Елена, которую он действительно… ненавидел. Ненавидел не так, как своего отца, но как свою бывшую.
— Елена! — он толкнул ее еще раз, и Гилберт очнулась. «Елена» стало колоть на языке. Он не произносил ее имени очень давно. Очень давно — с такой тональностью. Прежнее прошедшее взорвало настоящее. — Мы на месте, выходи.
Он вышел, захлопнув дверь, направляясь в сторону мотеля. Девушка чувствовала себя еще более разбитой, чем раньше. У нее уже не так сильно болела голова, но она ощущала себя уставшей и… использованной. Недавно состоявшийся диалог хотелось вырезать из контекста этой поездки.
Хотелось вырезать и себя. Из контекста этого расклада обстоятельств.
Девушка накинула куртку на плечи, вышла на улицу. Ее встретили холодные пустоши. Февраль бился в предсмертных конвульсиях, но зима, казалось, только-только стала разгуливаться. Елена улыбнулась — ей нравились переливы белоснежного снега, тонущего в мутной серости тумана. Девушка стащила злосчастную заколку, засунув ее в карман и направилась к мотелю. В ее взгляде был дым, а в ее повадках — мертвая Бриттани Мерфи. В ее манерах был стервоз. Тот самый, что всех бесит. И что всех подкупает. Гилберт открыла дверь и вошла внутрь. Было пусто и жутко неуютно. На ресепшене Сальваторе с кем-то разговаривал, и, судя по всему, разговор был дружеским. По крайней мере, Елена точно не сомневалась, что Деймон знаком с этим человеком. Девушка подошла ближе. Сальваторе встал вполоборота к ней, и Гилберт увидела собеседника. Это был мужчина средних лет, довольно притягательной наружности, с довольно острым взглядом. Не сказать, чтобы он смерил ее, но точно оценил.
— Рик, — представился он, протягивая руку. Гилберт почувствовала себя дешевой. Ее не должно быть в контексте этого притворного знакомства.
— Елена, — ответила она, пожимая руку мужчине. Она всем пожимала руки. Только не Деймону. Она презирала его с самого начала. С самого начала она противопоставляла его себе, Тайлеру — всем, кого встречала.
— Сделаешь на нее документы? — спросил Сальваторе, переводя внимание Зальцмана на себя. Ему не хотелось задерживаться долго в этом месте. — Мы поедем под одной фамилией, чтобы на меня не смотрели как на сутенера.