d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

Он собирался было что-то сказать, но то ли не решился, то ли не смог подобрать нужных слов, то ли Деймон действительно не знал что сказать. Он усмехнулся, отрицательно покачал головой и, наконец, взял банку с пивом. Доберман терпеть не мог пиво, но ему хотелось разбавить эти сутки хоть каким-то градусом.

— Ты влюблен в нее?

— Как ты резко мы перешли с продолжения нашего фиктивного брака на Елену.

— Она — Елена, значит? — Викки — как детектор лжи. Как внутренний голос, который материализовался в этом мире. Викки — как спустившаяся с небес Афина, принявшая облик земной женщины. Викки была дорога. Деймон питал к ней какую-то особую привязанность.

— Это не важно. Ничего не важно, Викки, — он стал говорить убедительно, будто желая убедить Донован в правоте своих слов. На самом деле он пытался убедить себя. — И да, нам лучше продлить наш брак.

Она подумала, что было бы кощунством говорить то, что она собиралась озвучить. Она подумала, что после такого откровения это показалось бы хамством. Но Викки знала, что Деймон все расценит правильно. Потому что он всегда все расценивает правильно.

— Только есть кое-что, что я бы хотела исправить в нашем брачном контракте.

В соответствии с брачным контрактом каждый при разводе получает ту долю, которая оговорена в документе. Деньги, полученные от угона автомобилей, конечно не фигурировали.

— Я хочу, чтобы если что-то случилось со мной, ты бы обязался воспитывать мою дочь. В противном случае ты не получишь ни цента.

Грубоватая манера Донован была ей к лицу. Неслащавость, прямолинейность придавали некую остроту, которая доводила иной раз до такой степени раздражения, что хотелось крушить мебель, крича во всю глотку. Но в Викки не было фальши. Викки была отражением Сальваторе. Викки была его дополнением. Она была сильной. Она была смелой. Она была его женской версией.

И ему нравилась ее грубость.

— Мне просто некому ее больше доверить, — смягчилась она. Музыка все играла и играла, будто напевая колыбельную о всех невысказанных или невыблеванных чувствах. Деймон приблизился к девушке, положив локти на стол. Пиво было гадким на вкус, но вечер — вполне приятным.

— Ты планируешь погибнуть молодой?

— Я планирую позаботиться о дочери, — незамедлительно ответила она, устремляя взор на друга-мужа-соратника. Слишком много титулов для одного человека.

— Хорошо, Викки, — он улыбнулся. Как-то мягко и тепло, что было абсолютно не свойственно его кусачей натуре. Воспитанный в жестокости и насилии он точно знал, что разрушенное детство — это клеймо на всю жизнь. — Завтра позвоним адвокату.

Она тоже улыбнулась ему в ответ. Она знала, что он стал для нее чем-то вроде защиты. Деймон был прав — Викки сильная и смелая, она — его отражение. Он забывал лишь о том, что даже сильной и смелой нужна защита. А еще Деймон был прав, когда говорил Елене, что любит Викки Донован. Он не лгал, не кривил душой.

Он любил Викки какой-то крепкой, родственной любовью, как должны любить друг друга друзья, родители и дети. Он любил Викки так, как не любил еще никого.

2.

Елене пришлось направиться в сторону заправки, а не парка. Она была бы рада сбежать через черный ход или затеряться где-то в толпе, но Гилберт решила — в кои-то веке, подумать только! — не убегать от призраков, а идти им навстречу. Может тогда, когда она взглянет в самые темные уголки своей души, она перестанет бояться. Тогда призраки перестанут пугать.

На улице было холодно. Снег все еще переливался в лучах солнца, а Елена все еще наивно полагала, что этот человек оставит ее в покое.

— Я отвезу тебя домой, — сказал он, когда Мальвина подошла к нему. — Сегодня холодно.

На самом деле Елене холодно уже давно, но мало кто об это знает. На самом деле Елене до остервенения хочется рвануть в какой-нибудь солнечный штат и затеряться там навсегда. «Навсегда» дробит окружающую Елену повседневность на фрагменты: колледж, приветливая Кэролайн, нудные занятия, холод, отец.

Девушка почувствовала жгучую тоску, беспричинную и болезненную, но решила стерпеть ее. Что-то типа гастрита. Что-то типа хронического бронхита.

Отец открыл дверь машины, и Елена села в салон. Затем дверь захлопнулась. Тоска взыграла с большей силой — словно кто-то взболтал жестяную банку с газировкой, а потом открыл, — и вся эта пена вырвалась наружу.

Никакой пользы. Смех, да и только.

Отец сел за руль, завел автомобиль, Елена отвернулась к окну. Ей вчерашнего дня сполна хватило, а теперь терпеть еще и сегодняшний, в котором ее отец — заботливый родитель, а она — черствая дочь, не желающая принять своего родственника. На самом деле Елена не «не хотела». Она просто не могла уже. Ее занесло на повороте. Она пыталась выбраться из перевернутой машины, но дикая боль пронзала тело, блокируя любые попытки. Гилберт мечтала столкнуться с кем-то на бешенной скорости, совершенно забыв, что она уже столкнулась несколько раньше. Еще до появления даже Бонни в ее жизни.

Воспоминания взыграли. Тоска от встречи с отцом слилась с тоской по матери и упущенным возможностям.

Идти на встречу призракам расхотелось.