Д.О.П. (Департамент Особых Проектов)

Высокая дверь беззвучно затворилась. Лорд Рэндольф извлёк из ящика стола костяной, с серебряной ручкой, ножик для бумаг и потянулся к конвертам. Сегодня их не особенно много, прикинул он, а значит – он быстро покончит с почтой и отправится в клуб. Там, конечно, тоже придётся заниматься делами – но иного рода и совсем в другой обстановке. Что тут поделаешь: дела Империи требуют всё больше и больше внимания. Особенно – секретные дела. Особенно – такие секретные дела…

Так… депеша из французского Бреста. На тамошней верфи готовятся заложить броненосный крейсер совершенно нового типа – французские флотоводцы Третьей Республики, очарованные идеями «Jeune Ecole»[9] собираются противопоставить такие корабли британским бронепалубным крейсерам-«защитникам торговли». Новинка будет носить «Дюпюи-де-Лом», в честь их знаменитого французского кораблестроителя и инженера.

Лорд Рэндольф сделал пометку на документе и отложил вправо – к сведению коллег из Адмиралтейства. Их это касается напрямую, в отличие от него самого.

Содержимое следующего конверта касалось новых русских разработок в области стрелкового оружия. Какие-то «автоматические пистолеты» и «пистолеты пулемёты»… Он ещё раз проглядел депешу – интересно, конечно, но разве мало самых разнообразных, порой бредовых, слухов приходят из России? Сомнительно, чтобы там могли создать что-то по-настоящему стоящее – но если предположить, что они сум ели-таки освоить технику, полученную из будущего…. Бумага легла влево – на предмет всесторонней проверки.

А вот это по-настоящему важно, и предназначено исключительно для его глаз. Донесение британского резидента в Вене. По распоряжению лорда Рэндольфа он в последние несколько месяцев занялся фигурой австрийского теософа и историка Гвидо фон Листа. И не зря: удалось выяснить, что именно он скрывает вывезенного в прошлом году из Александрии профессора Бурхардта. Да-да, припомнил лорд Рэндольф, того самого, о котором так беспокоились джентльмены из «Золотой Зари». Значит, похищение Бурхардта их работа? И не просто похищение – Уэскотт и его единомышленники явно намерены использовать профессора в своих целях, а вот делиться полученными сведениями с британскими властями, которые, между прочим, оплатили эту громоздкую и рискованную операцию, пока не торопятся.

Лорд Рэндольф задумался. С одной стороны, Уэскотта стоило бы одёрнуть, напомнить ему о прошлогодних договоренностях. Вот и венский резидент запрашивает, готовить ли акцию по изъятию пленника… А с другой – пока ничего толком не ясно: от Стрейкера, из Конго никаких известий, крейсер «Комюс», посланный на перехват русской экспедиции, вернётся не раньше, чем в августе, да и то, если повезёт.

Он покопался в ящике стола и извлёк пухлую папку с донесениями за последнюю неделю. Что-то похожее мелькало, совсем недавно…

Ну вот, пожалуйста: донесение о недавних событиях в Санкт-Петербурге. Вооружённый налёт на штаб-квартиру самого закрытого из российских департаментов. Кроме того – то ли гибель, то ли исчезновение некоего господина, тесно связанного с деятельностью Уэскотта в русской столице. А что, если это имеет какое-то отношение к нешуточному интересу «Золотой Зари» к африканской экспедиции Семёнова?

Нет уж, лучше обойтись без поспешных, непродуманных действий, о которых возможно, придётся потом сожалеть. И не только сожалеть – исправлять ошибки, тратя на это время и ресурсы, которых не так уж и много. Пусть Уэскотт и его коллеги занимаются пока своим делом, а уж он проследит за тем, чтобы с них, как и с их союзников, вроде Гвидо фон Листа, не сводили глаз.

Лорд Рэндольф взял колокольчик, встряхнул, наслаждаясь чистым хрустальным звоном. В дверях кабинета неслышно возник лакей.

– Кирби, будьте любезны, вызовите моего секретаря. Я буду диктовать. И… – он помедлил, – …скажите, наконец, чтобы принесли чай!

VIII

Королевство Бельгия,

Антверпен.

июль 1888 г.

Виктор с трудом разлепил глаза. Ломота во всём теле (он уснул за столом, уронив голову на окрещённые руки), как и безошибочные водяные часы мочевого пузыря, подсказывали, что спал он довольно долго. Они – и серый ранний рассвет, разливающийся над черепичными крышами Антверпена.

Он встал и заторопился, было, в уборную, и тут же вспомнил, что удобства здесь заменяет фаянсовый ночной горшок с ручкой и дурацкими голубенькими цветочками на боку. Ночная ваза, чтоб её…. Увы, скромный пансион в не самом престижном районе города мог предложить только это.

Справив кое-как нужду, он зажёг свечу (возиться с газовыми рожками не хотелось совершенно) и тут-то обнаружил, что в жилище никого, кроме него самого, нет. Судя по неразобранной постели, напарник, как ушёл с вечера, так с тех пор и не появлялся.