Crudo

Прошло два дня. Во сне Кэти испытала сильный оргазм и проснулась в серое разочарование утра. Теперь она жила здесь, в доме ее мужа; эта кровать осталась в ее собственности, а другая, ее настоящая кровать, лежала разобранная и упакованная в хранилище где-то в Кембриджшире. Вчера она открыла дверь трем молодым румынам, почти мальчишкам, которые идеально отмыли ее окна, но замызгали все поверхности и пол. Она сунула старшему скользкую пятифунтовую банкноту, из тех, что не по вегану, – уж очень тяжело ему давалось обучать других пользоваться шваброй для стекол и тряпкой. Они постоянно звонили и говорили, что почти закончили, она возвращалась и находила их в саду, где они мыли детали плиты, двадцать минут, двадцать минут. В конце концов, это заняло четыре с половиной часа, и полы она оттирала сама. Потом она отдала ключи, потом она ходила по дому, сутулясь под весом воспоминаний о вещах, здесь происходивших, в основном о сексе, кое-каких вечеринках, огромном количестве паршивых бессонных ночей, страстном порыве перекрасить батареи. Себастьян всегда заходил через заднюю дверь, закатывал свой велосипед, э, привет, мм, может, выпьем кофе. Ты мне нравишься, сказала как-то она после или даже во время секса, и он безумным взглядом окинул комнату и крикнул: мне нравится твоя кровать! Мне нравится твоя комната! Мэтью на Новом году, Джонатан, на которого она месяцами кричала в его утренние визиты. Многие годы она думала, что неуловимые, не готовые к обязательствам, холодные мужчины – это ее проклятие, мой так называемый парень, говорила она про Стюарта, – но теперь она понимала, что сама их выбирала, что они были барьером между ней и каким-то подлинным эмоциональным вовлечением, к которому у нее не было ни склонности, ни навыка, она бы стала одной из тех женщин, что плюют на свою семью и всё внимание направляют на собаку. Она чувствовала себя пустой. Она чувствовала себя пустой и слегка истеричной, ее подмывало что-то сделать, но она не знала что. Она хотела сесть в машину и поехать куда-то, где весело и желательно жарко, она еще не была готова лечь спать. Она написала шесть электронных писем – три по делу, одно опрометчивое – и ощутила легкую дурноту. Отношения между людьми, каким образом. Всегда сложно понять, как выбрать позицию, как открыться в меру. Каштановые деревья коричневели от грибка. Одно стояло прямо у нее перед глазами, и ей показалось, что лето уже кончено, что увядание уже началось. Сверху на бедрах у нее был заметен целлюлит, она знала, что у нее растяжки на заднице, неизменно тощей вот уже сорок лет, время брало над ней верх, при мысли об этом у нее перехватывало дыхание. Железнодорожные пути проходили буквально по краю ее сада, куда уж символичней? Она была на середине жизни, она шла на юг, никуда не шла, она застряла между станциями, как сломанный локомотив.

На самом деле Кэти была счастлива. Шел лучший месяц лучшего года жизни Кэти, просто она не флегматик, она королева драмы, она по колено проваливалась в свои настроения. Иди в магазин бытовых товаров, купи краски. Покрась сарай. Вот что значит владеть домом, постоянство в чистом виде. Она часто совершала одну и ту же ошибку – читала новости, едва проснувшись. Марш нацистов в Шарлотсвилле с горящими факелами и вооруженными ополченцами, письмо от «Гардиан», заголовок «Британская семья держала в рабстве бездомных и инвалидов», подзаголовок «Банда из Линкольншира принуждала как минимум 18 человек работать на них практически или полностью бесплатно и жить в чудовищных условиях на протяжении 26 лет». Ей стало тошно. Такие истории выбивали ее из колеи, они всё выбивали из колеи: как можно быть счастливым, зная склонности людей, их готовность к насилию? Ливийская береговая охрана открыла огонь из автоматов по тонущим лодкам с беженцами, охранники забрались на борт и обобрали утопающих, Кэти тошнило от этого, она села за стол и напечатала: Хиросима; плоть на тыльной стороне его ладоней болталась, как мокрая газета; она печатала: большинство тел, обнаженных, обгоревших дочерна, лежало лицом вниз; она печатала: круглые черные комочки лежат на песке; она печатала: ребенок пытался сосать грудь своей мертвой матери. Может, этот ребенок был Кэти, вечная сирота, девочка в поисках внимания, но это был и мир, груз, который не стряхнуть с плеч, мерзость в потаенных уголках и у всех на виду, вопиющая и величавая. Раз уж конца этому не будет, она может с тем же успехом вверить это бумаге, всё, чего я хочу, это тотальная война, написала она с завитушками.

______________________________________