Circa semitas angustas

– “Муха-это низшая мерзостность, решение идти с ней, это результат неповторимой единственности моих глубинных качеств, полноценное выражение которых не под силу даже мне самому”– рассказывал тарантул всем встречным.

– “Паучок он, пустота вздутая, ядом обмазанная, осмеливается жалить лишь тогда, когда нет опасности мщения”– такими укусами отвечала муха.

Степное эхо повторяет оракулов сказ: достиг тарантул бытия беззаботного, нашел он блуждающую муху, кувшин для ядовитого излияния себя, от которой терпит лишь незначительные укусы. Зато он верит, что сам выше чем муха, жалит и избавляется, и так, что нет от неё избавления.

Горное эхо повторяет сокрытие слова оракула: – “рожден, чтобы быть адептом равенства”-глаголет Ий. Ведают ядом отравленные, а особенно-в глубинах познающие, чего утаивает тарантул. Низкое мщение-суть его бытия. Смысл его плутовства-в создании хотя бы химеры собственного превосходства и заведомо показушной. Истинного равенства не понимает и не приемлет. Доля его-всегда мыслит себя ниже всех, всеми побежденным. Плутовством своим жаждет тот уменьшить других, опустив их ниже низости своей. Мечтает о тирании “себя”, какая мерещится ему в своих фантазмах.

На поверхности Стикса, в играх теней виднеется одинокий камень лежащий на пустыре и тарантул на боку лежащий в тени его. Задумался над чем-то, хмурится в смятении. Не может представление завершить его новый, выдуманный образ, и не может связать эти фрагменты нового со старой, уже надоевшей маской.

Привстанет он, выпьет нектар шиповника, опьянеет. Заглянет в пруду, посмотрит на себя для наглядности. Заглянет и окаменеет. Из пруда, лицо покорёженное злобой и ненавистью смотрит на него в упор. На всем лице омерзение, взгляд переполненный самодовольством и жуткой желчью.

– “Кто это чудовище?”– холодной насмешкой воскликнет он.

– “Это ты, твоё настоящее Я”– ответят незавершенные части представления.

– “Гм! Я таков, что…сам Орфей позавидует тончайшей глубине моих переживаний… а это насекомое …это просто инфузория”-пробурчал тот не отводя глаз от зрелища.

– “Да ты это, оберегаемый тобою Ий”-беспощадна ирония незавершённых частей представления. – “Впусти в него свой яд, убей этот позорный Силен!”

– “Надо подумать…”-в нерешительности пробормотал тарантул.

Долго стоял он так, вглядываясь в воду… вдруг раздался крик, крик как пьяного, напрягся тарантул, злобно приподнялся, набрал самый ядовитый яд со всего тела, и…с проклятиями изверг их в лужу.

Сие будет последней, но лживой попыткой тарантула уничтожить себя. Он ещё долго будет метаться между фальшивым настоящим и такими же воображаемыми, пока не прозвучит суровый зов от царства теней.

Ослик

Единым правилом, закономерным для всех живых существ в мире преходящем можно признать акт рождения, процесс взросления и старения и в конце-эпизод смерти. Из перечисленных неминуема только смерть, как финальное приключение каждого рожденного…само рождение-дело окутанное таинственностью…а остальное, взросление и старение эпизоды необязательные, возможны настолько, насколько повезет живому…

Можно указать на еще одну неизбежность в здесь-бытие живого, как смерть-неминуемое: это лягание, множество ляга́ний которых потерпит тот от здесь-нахождения. Интенсивность и сила ударов-тоже зависит от везения, их будет меньше и слабее настолько, насколько повезет…

Для ляга́ний у бытия имеются специальные инструменты, в их числе и ослики. В этом деле ослик незаменим, он никогда не полениться отработать своей задней ногой по мишени. Он безразличен к обстоятельствам или к объекту удара. Если осел в азарте, под раздачу может попасться даже волк… Если ослику раз повезет и иной раз тоже и им же избитый волк не сожрет его, станет тот одержимым дерзостью… а слишком самоуверенный осел обязательно попробует лягнуть ногой волка, под названием левиафан. Левиафан не терпит когда его пнуть ногой, тем паче-не потерпит он это от осла и заключает проказника в острог.

Задержка в остроге неприятна даже ослу. Посредством инстинкта самосохранения он даже вырабатывает этикет осторожных действий, правда этикет ослиный, но все же…таким образом укрощённый осел более сдержан, тянется к одиноким пастбищам и рев у него не вызывающий и жрет себе траву спокойно, но совершенно отказаться от ляга́ния он не в силах…

Помня что осла тянет к ляга́нию, его остерегаются. Одни стараются задобрить осла накормив его росистой травою. Если ослику это понравится, он запомнит добродетеля и при виде его заревёт приветственным тембром. Такой может считать, что в значительной мере застрахован от ослиного лягания, но для подкупа всех ослов схожим путем не хватит никакой росы.