Чужой среди своих

Курили почти молча, роняя иногда слова и переглядываясь. Да и о чём говорить? Всё уже сказано… Я пообещал писать Ваньке и Лёхе, а если вдруг потеряемся, писать просто на адрес школы, такая вот здесь традиция. Не самая глупая.

— О! — нарушил неловкое молчание Ванька, прислушиваясь к звукам застолья, — Плясовую завели! Пойдём?

Боря, вспомнив, по-видимому, о подруге, подхватился с энтузиазмом, заразив им остальных.

— Чуть погодя подойду, — хмыкаю я, — Пройдусь…

— А, ну да… — сочувственно вздохнул Ваня, думая, наверное, что меня охватила ностальгия. Ещё раз оглянувшись, он скрылся за углом, оставив меня одного.

«— Чёрт… а ведь действительно, — с удивлением констатировал я, — наверное, остатки доставшихся мне чувств заиграли внезапно новыми красками. С одной стороны — слабые отголоски ностальгии, с другой — уехать отсюда хочу так, что аж до дрожи…»

Усмехнувшись этой нелепой двойственности чувств, я отлип от стены и сделал было пару шагов в сторону застолья, но услышал какие-то звуки за сараями. После короткого раздумья любопытство победило по очкам.

— Однако… — прошептал я, не отрываясь от щели в стене сарая.

— Не надо… — женщина слабо отпихивала мужчину, лезущего ей за пазуху, — Ну же, пусти…

— Не моё дело… — говорю почти беззвучно, хотя… себе-то чего врать, хочется посмотреть…

— Не моё, — повторяю ещё раз, но не отрываюсь от щели.

— Не надо… ну, прошу тебя…

В этот момент мужчина отпрянул на миг, и я узнал Люську из соседского барака. Дебелая молодуха с обильными достоинствами, мечта всех прыщавых пацанов по соседству. А вот мужик мне незнаком… но точно — не супруг!

— Та-ак… — шепчу, оправдывая подглядывание тем, что если вдруг что, то как вступлюсь… даже полено нашарил. Крепкое!

А мужик, тем временем, шагнув вперёд, по-хозяйски залез ей за пазуху, вывалив наружу внушительную, несколько обвисшую грудь с большим коричневым соском.

— Саша… — она оттолкнула его, и я покрепче сжал полено, — Ну что ты… а вдруг увидит кто?!

— Некому… — хрипло отозвался мужик, резко задирая на ней подол платья и приспуская то, что нельзя назвать иначе, как панталонами. Запустив пятерню ей между ног, он завозился, ероша пальцами густые кудряшки и заставляя раздвигать ноги.

Слабо охнув, женщина притянула его к себе, впиваясь в губы. Снова возня… и вот, спустив ей панталоны до колен, мужчина развернул её к себе задом и нагнул. Люська как-то привычно прогнула спину и упёрлась в спину сарая…

… а я только сейчас смог оторваться от подглядывания. Возраст, мать его…

«— Хорошо, что куртка на мне достаточно длинная…»

— Не ругай меня, маманя, не ругай так грозно! — с привизгиваньем вбивала каблуки в землю раскрасневшаяся женщина, — Ты сама была такая — приходила поздно!

— И-и-эх! — завизжала она, закружившись вокруг и отчаянно размахивая сорванным с головы павловским платком.

— Я бывало всем давала, — выскочила немолодая баба, неуклюже, но задорно притоптывая, держа в руке накрахмаленный носовой платочек, — повороты от ворот. А сейчас одна осталась, никто замуж не берёт! И-и-эх!

— Бросай свово плешивого! — задорно заорал какой-то дедок, срывая с головы кепку и обнажая блестящую лысины, — Возьму, Нюрка, вот ей-ей возьму!

— У тебе, старого, уже пороха нет! — отозвалась вместо Нюрки другая женщина, — Песок только один!

— Уж на Нюрку-то мово песка хватит! — хорохорился дед, забавляя собравшихся.

Плясать выходят всё больше женщины, но хватает и мужчин, а коллекция частушек, с въевшимся в кости черепа «И-и-эх», кажется, останется со мной навечно. А ещё — юмор, истинно народный, ниже пояса!

Усевшись за стол, я подпёр голову руками, глядя на самодеятельность, и понимая, что вот это всё будет сопровождать меня ещё очень долго…

— Гля… — пхнул меня локтем Ванька, которому, в отличии от меня, происходящее нравится, — Барсукова пошла! Нет, ты гляди…

Послушно гляжу, понимая, что, наверное, есть что-то важное в том, что тётя Вера Барсукова вышла, в свою очередь, орать частушки, визжать и ломать каблуки. Но для этого нужно понимать контекст… и хотя бы знать, кто это вообще такая!

— Убиваю-ут! — прорезал звуки музыки истошный женский вопль, — Помогите-е!

— Люська… — ахнул давешний лысый дед, нахлобучивая кепку…

… и вся толпа, как были, ломанулась за бараки.

«— Чёрт… надо было спугнуть, и ничего бы не было» — всполошился я, уже представляя трупы…

… но никого там, к счастью, не убивали, а вот били — долго! Сам я так ни черта и не увидел, но разговоров было…

… и по словам старожилов, отвальная удалась — лучше не придумаешь! На славу!

* * *

Ворочаюсь без сна, то и дело поглядывая на старенький будильник, стоящий на открытой посредине книге Диккенса, вместо закладки. Фосфоресцирующие стрелки подсвечивают цифры, и время тянется так медленно…

Всё-то кажется, что часы сломались… хотя чему там ломаться?! Простейшая механика, которая может только работать, отставая или спеша на несколько минут в сутки, или не работать вовсе.

В голову лезут непроизвольные мысли о том, что время субъективно, и, наверное, правы те, кто говорит, что время иллюзорно, и о том, что его можно назвать четвёртым измерением.