— А… дедушка? — сдавленно поинтересовался я, смутно понимая, что и с ним может быть не всё так просто.
— Дедушка? — переспросил отец, старательно глядя в сторону. Киваю зачем-то, будто он может увидеть меня, но папа молчит, и, держа в руке уже остывшую чашку кофе, всё также смотрит в окно.
— Дедушка… — вздохнул он, — мой папа в КОМИНТЕРНе работал, н-да… Немец.
— Кха… — закашлялся я, а отец, всё так же отвернувшись, рассказывал об офицере кайзеровской армии, потомке знатного прусского рода, который, вопреки всему, проникся социалистическими идеями…
— Это мы, значит… с титулом? — ошарашено поинтересовался я у отца.
— Нет, — усмехнулся он, слепо нашаривая папиросы и закуривая.
— Но… ты сам говорил, он старший в роду, — не понял я.
— Они с матерью женаты не были, — снова усмехнулся он, — и… у моего отца жена осталась в Германии. Формально, да и детей у не было, но…
Отец пожал плечами и затянулся, выпустив дым в открытое окно.
— А что не развелись? — поинтересовался я, не желая отпускать тающую мечту о титуле, замке и гражданстве Европы.
— Тогда на это иначе смотрели, — не сразу отозвался отец, — коммунисты, по крайней мере.
— Да… — сделав ещё одну затяжку, он с силой потушил окурок в пепельнице, — и титул с замком достались младшему брату отца. А потом, после войны, когда его повесили по приговору Нюрнбергского трибунала, перешли к его сыну.
— К-как повесили? — не понял я.
— За шею, — спокойно отозвался отец, — Как военного преступника.
— А… — я открыл было рот, но понял, что мне нужно переварить полученную информацию. В голове вертятся десятки, сотни вопросов…
… и ясно только одно — всё очень сложно!