Чужой среди своих

— Чёрт… будто снова Васильевой экзамен сдать предстоит, — криво усмехнулся я навеянной ассоциации. Помимо профильных предметов, в российских ВУЗах впихивают в программу любое говно, не имеющее никакого отношения ни к собственно выбранной профессии, ни к общей эрудиции.

Список этот везде разный, но неизменным остаётся прямая зависимость количества часов от близости к ректору или декану. Чем ближе к руководству ВУЗа или факультета, тем больше часов могут дать лектору. При этом не имеет никакого значения ни сам читаемый предмет, ни компетентность лектора в этом предмете.

Часом позже я совершенно утомился, и, собрав с кровати газеты, убрал их назад. На улице по-прежнему мрак и мразь, а занять себя ну совершенно нечем! Дядя Витя уже закрыл больничный и вышел на работу, а с прочими обитателями барака я в лучшем случае вежливо здороваюсь.

В очередной раз я перерыл журналы, листая их по диагонали и пытаясь хоть за что-то зацепиться, но тщетно. Наверное, можно было попытаться собрать что-нибудь по схеме, напечатанной в «Техника-молодёжи», но желания не возникло, а делать что-то, просто чтобы занять руки, немногим интересней, чем просто бездельничать.

— Английский, математика… — пальцем провожу по корешкам учебников на полках. Выданные школой я давно сдал, но родители покупали, а вернее — доставали, дополнительную литературу.

В итоге, поколебавшись между толстенным томом Диккенса на языке оригинала, и Стругацкими, которых раньше не читал, взял «Трудно быть богом», и устроился у себя в закутке. Поначалу шло тяжело, а потом ничего, вчитался.

— Не Бог весть что, но затягивает… — бормочу, перелистывая странице и следя за похождениями героя. Идеология прогрессорства показалась мне надуманной, но…

— Чёрт! — заложив в книгу уголок одеяла, подскакиваю, и как был, босиком, так и зашлёпал по холодному, тянущему лютым сквозняком, полу, — Где же, где… А, вот!

Найдя газету, прочитал, или вернее — пробежал по диагонали, статью о дружбе с очередной африканской республикой, пошедшей по пути социализма, а потом ещё, ещё и ещё…

— Ничего себе, — поразился я, — Это что, оппозиция? Стругацкие же прямо говорят, что нельзя, недопустимо тянуть отсталые общества в Коммунизм… Однако!

Дальше читал уже вдумчиво, и когда дошёл до дона Рэбы, уже не был удивлён. Ничуточки…

— Серый и малобразованный человек, пришедший по трупам… Ха! Как они это пропустили? — я искренне удивлён, — Увидели аллегорию на Сталина[20], но не увидели в этой аллегории себя?

— Да, — постановил я, закрывая книгу, — в России эта книга — на все времена! Кстати… а там, в будущем, эта книга попала в список запрещённых, или пока нет?

* * *

Вековые деревья пронзают небесную синеву подобно колоннам величественного собора, кипенно-зелёные кроны образуют купол храма Природы, купаясь в торжественном солнечном свете, сияющем золотом и Божественной благодатью. Воздух необыкновенно напоён ароматами трав и цветов, и всеми теми медвяными запахами, от которых кружится голова и хочется беспричинно петь и смеяться, а может быть, раскинуть руки и бежать, бежать просто так, без всякой цели! А потом, выдохнувшись, упасть на траву и смотреть, как по иссинему небу медленно плывут белые облачка, слушая пение птиц и стрёкот кузнечиков…

… так, наверное, должно выглядеть утро в лесу в описании русских классиков. Но к сожалению, у меня всё иначе…

Всё тело чешется, гнус лезет под одежду и накомарник, окружая назойливым липким облаком и отставая только на открытом пространстве, отступая перед превосходящими силами комариного войска. А комары здесь знатные… Богатыри! Батыры! Пехлеваны!

Они, ни капли не колеблясь, несутся навстречу противнику, пронзая брезентовую куртку и рубашку под ней. Жала у них, по ощущениям, с зазубринами и для верности смазаны ядом, во всяком случае, чесаться и зудеть кожа начинает сразу. Заранее…

Пахнет травами и цветами, да… Но всё перебивает запах гниющей древесины, прелой листвы и сырой земли, а стрёкот кузнечиков совершенно неслышим из-за звона несметных комариных полчищ, атакующих меня с яростью камикадзе.

Везде паутина, скатывающаяся на накомарнике и рукавах толстыми, липкими, неопрятными мусорными нитями, которые я время от времени собираю.

Вековых деревьев тоже нет, в окрестностях посёлка они давно вырублены Леспромхозом. После него остаются длинные ряды чахлых сосенок, посаженных после вырубки на почве, обильно удобренной оставшимися сучьями, щепой и древесным мусором, который, по идее, полагается убирать.

Но если уборка мусора и производится, то очень небрежно, ибо у Леспромхоза имеется План. Если на-гора выдаются тонно-кубометры, то сверху спускаются премии, повышения и ордена, а на мелочи такого рода старательно закрываются глаза.

Поэтому руководство Леспромхоза рационально использует трудовые резервы, и в таком положении дел заинтересован весь передовой коллектив ударников коммунистического труда. Работы по уборке трудоёмкие и оплачиваются относительно скромно, так что… Да кому это нужно?!