Чужой ребенок

Я сижу, не препятствуя, просто смотрю, как темные пальцы вполне себе опытно скользят по коже, аккуратно, без боли практически, втирая мазь в кожу. Он же спортом занимается, наверно, умеет оказывать первую помощь при растяжениях и ушибах. И аптечка потому такая специфическая…

Хазаров наклоняется чуть ниже, упирая колено в пол для устойчивости, и я вижу легкую седину в его волосах. Странно, почему-то раньше, при дневном свете, не замечала… Или просто не вглядывалась? Я вообще в него старалась не вглядываться, благоразумно слушая собственный инстинкт самосохранения. А сейчас он не заметит, что смотрю… А я смотрю.

У Хазарова густые волосы, а загривок мощный, темный… И руки тоже темные… На контрасте с моей неожиданно белой кожей смотрятся странно… Не пугающе даже, а что-то другое…

Он заканчивает наносить мазь, тянется за эластичным бинтом.

— Я-а-а… — что с моим голосом вообще? — Я сама дальше.

Делаю попытку убрать ногу, потому что все это: темнота, маленькая комната, склонившийся к моим коленям, пугающе мрачный мужчина, кажется уже чересчур. Вспоминается дневное происшествие ( Бог мой, это словно в другой реальности было!), когда он наклонился надо мной, придавил к кровати и… И смотрел. Хорошо, что сейчас не смотрит. Мне почему-то кажется, что у него в это мгновение страшный взгляд…

Хватит. И без того ситуация жуткая… Надо подальше от него… И сама справлюсь…

Приподнимаю ступню, но он внезапно перехватывает. И не пускает.

Это пугает.

Время буквально замирает вокруг нас.

Словно в слоу мо, наблюдаю, как он медленно, так медленно заматывает ногу бинтом. Очень профессионально, это отмечается каким-то дальним, еще не до конца напуганным участком мозга, явно опыт в таком, не ошиблась я…

Закрепляет бинт.

И оставляет руку на ноге.

Я смотрю на эти темные пальцы, не могу оторваться, даже дышать забываю. В голове ритмично стучит кровь, кажется, что все вокруг становится горячим: и кровать подо мной, и воздух раскален. И его пальцы обжигают. Прямо через бинт.

С кристальной ясностью понимаю, что сейчас что-то случится. Отчаянно не хочу думать, что. Не хочу представлять!

И не могу.

Как не могу забрать у него ступню, отодвинуться.

Только тихонько молюсь про себя, чтоб не поднял взгляд, не посмотрел в глаза. Он же… Он же все увидит. И поймет. И это будет ужас. Такой ужас… Не надо смотреть. Просто отпусти. Не смотри…

Он резко поднимает голову и смотрит прямо в глаза.

И я забываю даже те неясные мысли, что до этого мгновения блуждали в мозгу.

Его взгляд темный. Такой страшный! Такой… завораживающий. Это словно в дуло пистолета смотреть и понимать, что до щелчка затвора - секунда. И еще секунда до твоей смерти. Не хочу! Не надо! Пойми меня… Не надо…

— Не надо… — шепчу я.

Но Хазаров понимает меня правильно.

Глава 50

Потом я буду вспоминать это все и думать, каким образом случилось то, что случилось?

Что меня так сильно свело с ума?

Опасность? Погоня? Непонятная и страшная ситуация? Темнота и ужас ночи? Полумрак незнакомой комнаты? Чужие опытные руки на коже? Острый, жесткий, жадный взгляд самого неподходящего на всем белом свете мужчины? Желание защиты? Ощущение пограничности и конечности, в котором мы плавились, растворяясь полностью? Все вместе?

Наверно, последнее. Всего по чуть-чуть. То, что по отдельности никогда бы заставило сойти с ума, в комплексе просто снесло голову напрочь.

Ничем другим я не могу объяснить то, что не стала отталкивать его, не стала бороться.

Когда он ведет по ноге темной ладонью, шершавой, словно тот гравий, которого удалось сегодня избежать, я только смотрю. Прикусив губу, жадно, ненасытно разглядываю каждую, самую мелкую деталь. Эти детали откладываются в воспаленном мозгу, чтоб потом остаться навсегда. Словно что-то внутри меня понимает: этого не повторится. Никогда. Запоминай, Аня. Все запоминай.

И грубость горячих пальцев. И жесткость ладоней, легко, без сопротивления раздвинувших безвольные бедра. И властную резкость: как одним движением опрокидывает на спину, как нависает сверху, так знакомо! Он уже делал это! Но тогда была просто демонстрация намерений, теперь я это понимаю. Как нелепый и страшный разговор на кухне был констатацией фактов. Того, что непременно будет, просто я еще этого не знала. Мне сказали практически открыто, но я предпочла спрятаться, закрыться. Подготовиться.

А к такому можно разве подготовиться?

Разве можно предусмотреть невероятную твердость скользящих по коже рук? Поглощающий, собственнический поцелуй-укус, от которого последнее дыхание пропадает, голова кружится то ли от ужаса, то ли от предвкушения?

Разве можно быть готовой к дикому, бескомпромиссному напору сильного тела? Он так легко рвет платье, он его даже не замечает!