Чужой-3

— Хорошо, что вы находите нашу беседу смешной, Клеменз. Я рад, что смог немного развлечь вас. К сожалению, не могу того же сказать о себе. Вы представляете последствия такого сообщения?

— Вас скрутят в бараний рог? — вежливо осведомился Клеменз.

— Всех скрутят в бараний рог. Если с этой женщиной что-то случится, всем нам оторвут головы, все мы узнаем, что такое настоящий ад.

— В таком случае нам не о чем волноваться. Мы даже не заметим наказания, потому что уже живем в аду.

— Можете упражняться в остроумии, сколько вам заблагорассудится. Впрочем, думаю, у вас поубавится красноречия, если случится что-то непредвиденное и кое-кому увеличат срок.

Клеменз заметно посерьезнел.

— Даже так?

— Я бы показал вам текст сообщения, если бы имел на это право. Поверьте мне на слово.

— Не понимаю, из-за чего разгорелся сыр-бор, — откровенно признался Клеменз. — Конечно, Рипли пережила многое, но в дальнем космосе трагедии случались и раньше. Почему Компания проявляет такой интерес именно к ней?

— Понятия не имею. — Сцепив пальцы, Эндрюз положил руки на стол. — Почему вы разрешили ей покинуть лазарет? Готов биться об заклад, все это каким-то образом связано с несчастным случаем с Мерфи. — Он хлопнул по крышке стола. — Вот что получается, когда такой сукин сын разгуливает по воздуховодам, размечтавшись о бабах. Почему вы не держали женщину взаперти, чтобы ее никто не видел?

— Для этого у меня не было ни малейших оснований. Рипли уже вполне оправилась и не хотела лежать. У меня не было ни причин, ни власти, чтобы удерживать ее силой. — Клеменз начинал понемногу терять свое обычное самообладание. — Я врач, а не тюремщик.

Лицо Эндрюза исказила гримаса.

— Не рассказывайте мне сказки. Мы оба отлично знаем, что вы собой представляете.

Клеменз встал и направился к выходу. На этот раз Эндрюз с размаху грохнул кулаком по столу.

— Сядьте! Я вас не отпускал.

Не оборачиваясь и стараясь держать себя в руках, Клеменз сказал:

— У меня поначалу создалось такое впечатление, что меня пригласили, а не приказали явиться. Поэтому я и подумал, что мне лучше уйти. Сейчас мне крайне неприятно видеть вас. Если я останусь, то могу сказать или сделать что-нибудь такое, о чем потом буду сожалеть.

— Сожалеть? — с наигранным удивлением переспросил Эндрюз. — Это уже интересно. Но пораскиньте мозгами, мистер Клеменз. А как вам понравится, если я предам гласности некоторые детали вашей биографии? Пока что на Фиорине они никому не известны, но на другой планете о них не раз сообщалось публично. Так сказать, до сих пор вы обладали своеобразной привилегией, которая облегчала вашу работу с заключенными и даже способствовала созданию пусть и неофициального, но тем не менее вполне реального статуса. Такое положение нетрудно изменить; в таком случае, мне кажется, ваше существование станет намного менее безоблачным. — Эндрюз немного помедлил, чтобы смысл его слов лучше дошел до Клеменза, и продолжал: — Что, язык проглотили? Крыть нечем? Должен ли я понимать ваше молчание так, что вы и дальше предпочли бы не превращать свое грязное прошлое в предмет всеобщего обсуждения? Конечно, не обязательно останавливаться на этом. Возможно, вы хотите, чтобы я рассказал о некоторых нюансах вашей биографии вашей пациентке и подруге лейтенанту Рипли? Разумеется, только для ее же пользы. Исключительно для того, чтобы помочь ей провести оставшееся время на планете соответствующим образом. Нет? Тогда садитесь, черт вас побери!

Клеменз молча вернулся и снова сел на стул. Казалось, он вдруг постарел. Так на глазах стареет человек, только что понесший безвозвратную потерю. Эндрюз внимательно следил за гостем.

— С вами я всегда был предельно откровенен. Думаю, я поступал правильно, особенно если учесть специфику нашего положения. Поэтому мне кажется, что вы не будете особенно удивлены или огорчены, если я признаюсь, что не испытываю к вам ни малейшей симпатии.

— Да, — очень тихо и невыразительным тоном пробормотал Клеменз. — Это меня не удивляет.

— Я не испытываю к вам никакой симпатии, — повторил начальник колонии, — потому что вы непредсказуемы в своих поступках и суждениях, дерзки и, возможно, даже опасны. Вы получили известное образование и, без сомнения, от природы наделены немалым интеллектом, что делает вас намного опаснее обычного заключенного. Вы ставите под сомнение буквально все и слишком много времени проводите в одиночестве, а это плохой признак. Я много лет работаю с заключенными и накопил немалый опыт, так что знаю, о чем говорю и чего мне следует опасаться. Обычный заключенный способен взбунтоваться, иногда даже может убить товарища, но самые серьезные проблемы создают внешне тихие, но умные враги. — Эндрюз с минуту помолчал, размышляя. — Как бы то ни было, вас назначили на этот пост, и мне приходится с вами мириться. Я лишь хотел бы, чтобы вы знали: будь моя воля и не нуждайся я в медике, ни за что не допустил бы вас к колонии ближе, чем на несколько световых лет.

— Я вам очень признателен.