Чужестранец

– Очи черны, брови густы, с лица красива, да не полна, нос прям, губы алы, тонки, а ресницы – что крыла у бабочки, кожа бела…– Лицо Рииты неотрывно было теперь перед ним. – Сама стройна, что береза, пояс шерстяной вязаный…

– Ой, это же Хилка! – чуть не закричал Ахти. – Где она? – Парень вскочил, готовый бежать сломя голову, куда покажут.

– Постой! – Мирко растерялся, никак не ожидая столь внезапного поворота событий. – Убежала она, меня испугалась, видно. Только вот платок оборонила. – И он протянул белый платочек.

Ахти схватил его, развернул, осмотрел вышивку и как-то сразу обмяк и вялым жестом отдал платок назад.

– Нет, не она то была. Нет у нее таких, – проговорил он бесцветным голосом и присел на корточки, уронив голову на руки.

Мирко ничего не стал говорить, а только разложил лепешки на горячих угольях.

Теперь-то мякша знал, что творилось в душе у его попутчика, – самому было не легче. Но его хотя бы ревность не мучила, а потому Ахти был достоин сочувствия.

«Надо же, как извелся, – думал Мирко. – В каждой девице ему Хилка мерещится. На вид покладист да ровен, что эти сосны. А как о ней подумает, так хворост подальше убирать нужно».

Немудреная трапеза прошла в молчании: каждый думал о своем, и мысли эти были не радостны.

Шалаш разбирать они не стали, но кострище зарыли и завалили сырым мхом и травой: огонь требовал особого отношения. Оставили и баннику: кусок ржаного хлеба, что остался еще со встречи с Антеро, густо посыпанный крупной солью, да набрали свежей воды в кадушку.

– Пошли, что ли? – спросил Мирко, осматривая место ночлега и мысленно прощаясь с серебристой ивой, мягкой травой и черно блестящим озером.

– Пошли, – кивнул Ахти, и они зашагали прочь по едва заметной стежке.

– Далече ли Сааримяки? – осведомился мякша.

– После полудня придем, – отвечал хиитола.

– Чего ж ты тогда всполошился? Разве пойдет девушка после русальной недели, до света, одна через лес, да еще в такое место? – постарался урезонить парня Мирко.

– Правда, вряд ли, – вздохнул Ахти. – Что же поделаешь, коли мне за каждой сосной видится, будто это ее понева мелькнула?

Ахти посмотрел вокруг грустными васильковыми глазами.

Солнце вставало во всей своей золотой красе, свечи сосен зажигались янтарем, все живое в лесу отзывалось на ласковое касание тепла, и только двое молодых, сильных мужчин шли с угрюмой тяжестью на сердце.

Когда по расчетам Мирко деревня должна уж была вот-вот показаться, тропа и вовсе заглохла.

Вид у его спутника был до того безучастный и потерянный, что Мирко начал беспокоиться, не помутилось ли у парня ненароком в голове от несладких раздумий.

– Мы туда ли идем? – окликнул он Ахти.

Тот обернулся, поглядел куда-то мимо Мирко и ответил:

– Не сомневайся, туда. Этой дорогой мы не ездим. На север вообще из Сааримяки проезжего пути нет.

– То есть как это «нет»? – изумился мякша. – А как же путь вверх по Хойре-реке?

– Это есть, конечно, – Ахти вроде разговорился и вышел ненадолго из любовного оцепенения, – только выходит он сначала на юг, а потом к северо-западу забирает.

– Зачем так? – не понял Мирко. – Деревня ваша, видно, большая, а торная дорога в стороне идет? – Этого толком никто не знает. Говорят, конечно, что дом у дороги ставить к несчастью, но это болтовня все. Мирко про себя подумал: «Скажи кто такое лет двадцать назад, так выпороли бы, отец говорил. А сейчас ничего! Да что там, я ведь и сам таков!» – Что же на деле? – спросил он. – Опять-таки толком никто не ведает, но колдуны такие басни рассказывали, что много-много лет назад, так много, что и представить нельзя, жил в этих местах народ один, и в Чети, и в Мякищах у вас. Кое-где, мол, даже святилища и развалины остались. И воевал тот народ с кем-то, кто с севера шел. Что там в конце концов сталось, никто не помнит, но дорог на север с тех пор никто в четских лесах не ведет, окольным путем схитрить норовят. А ведь не всякий купец крюка давать станет, – подытожил Ахти.

– Да, мудрено прадеды наши придумали, – согласился Мирко. «Святилища, говорит, древние, развалины. Не на того ли народа капище я на кряже наткнулся? – подумал мякша и тут же отмел забрезжившую было догадку. – Нет, такое время ни один камень не выстоит. Верно, позже ту женщину каменную поставили, много позже».