Чужестранец

Если бескрайние воды простираются там на закат от берега, а суша уходит на восход, где на горизонте виднеются горы, это и вправду может быть берег западного моря. Но Реклознатец не ходил дальше Промозглого Камня и в жизни не встречал тех, кто прошел бы земли за Камнем от гор до последнего моря. Старика смущало, что Мирко увидел покинутую крепость и дикие бескрайние леса, в то время как, по словам купцов и редким, доходившим на север, свиткам арголидских мудрецов, страны за Камнем были густо заселены, и за полдня пути можно было в любом месте доехать от одного города до другого. Про западное море в свитках тоже упоминалось, но, видно, не те рукописи попались колдуну. Говорилось в них о неких отважных корабельщиках, которые почти тысячу лет назад вышли в неизвестное, безбрежное море далеко на западе и дошли до тех мест вдоль берега, где «вода, выпадая зимой, не делает грязи». Это, видать, казалось тогда арголидским мудрецам невообразимым дивом и суровейшим холодом, в котором жизнь невозможна. «На закат же, – гласил свиток, – нет и вовсе ничего, кроме туманов. Должно быть, там и находится конец мира». Непонятно было, о каких берегах идет речь, откуда отплыли корабельщики и в какие такие моря попали. Что же до края света, то для Мирко земля кончалась где-то в среднем течении Хойры на юго-востоке, Великой Соленой Водой и степным перешейком на восходе, землями ругиев на западе (Мирко понятия не имел, где точно сии земли, но знал, что они есть), страной огнепоклонников на юго-западе и Арголидой на юге. Совершенно ясно было, что существовали обширные страны и дальше, но и без них земля казалась огромной и не проходимой за целую жизнь. Колдун тем временем продолжал говорить, и медленно, но верно, следуя дорогой Мирко, приближался к черному колдуньему озеру, к Риите.

– Всадники те, конечно, заколдованы были, но предание о дикой охоте и главном охотнике есть у многих народов, только не любят его, боятся. От вас, мякшей, не слышал, от оленных людей тоже. А вот полянины, полешуки, хиитола – те знают. Охота эта мчится, дороги не разбирая, лесами, полями, буреломом и болотами без всякого шума, потому как земли не касается. Особенно любит она темные сумерки в месяце листопаде. Всякая живая тварь от той охоты бежит, а если близко быть случится, птицы крыльями бьют и мечутся, собаки воют, конь седока не слушает и несет куда придется. А если настигнет та охота одинокого путника, то не жить ему. И не от меча человек погибает, а от ужаса. И кто рог той охоты когда-либо слышал, хоть издалека, на того уж тень того ужаса легла, и вечный страх у него в сердце. Только так сказки говорят, – усмехнулся колдун. – Значит, рука верная да стрела меткая сильнее чародейского страха бывают. И все же коли они однажды за тобой пришли, то и вдругорядь придут, и не случится в помощь никого: ни малого человека в чаще лесной, ни волка серого, что оружных не испугается. Волшебную вещь ты с собой несешь, а значит – опасную. Что до кота диковинного, то слыхал я о таких. Говорят, князья на Вольных Полях с ними охотятся, зверя быстроногого загоняют. А водятся те коты близ Белых гор. Там их забирают маленькими котятами, а потом при людях воспитывают. А за того зверя, что в лес убежал, ты не бойся. Вещуны арголидские предсказывают, будто в грядущие времена жизнь настанет, когда волк с бараном в одном хлеву жить будут. Пожалуй, – засмеялся Реклознатец беззлобно, – и волк солому жевать станет, коли его в хлев-то запереть. У меня же те времена давно настали. Ворона ты уже видел, про то, как гадюка болотная у меня под боком спала, слышал. И кот этот – пардусом его полянины прозывают – ко мне сюда придет и об ноги, как мой, тереться будет. Веришь ли?

– Верю, – отвечал Мирко.

Голос колдуна вновь обрел силу и властность, напомнив о притихшей Смолинке. Вновь он увидел внутренний огонь в очах Реклознатца: он верил каждому его слову и готов был идти туда, куда покажет его рука.