Чужак

Она молчала долго. И постепенно участливое выражение на ее лице сменилось другим — злым, презрительным.

— А ты не предавал меня, когда лгал, что Олег возьмет Милонегу в жены? Ты насмехался надо мной в своей лжи, ты погубил мое единственное дитя. Мою кровиночку…

—Не говори только, что скорбишь об участи Милы, Тьорд. Ты всегда лишь хотела возвыситься с ее помощью. Быть княгиней-матерью при новом властителе.

— Что с того? Или ты думал, что я откажусь от княжества, даже мстя Аскольду? При нем-то я повелительница.

Торир застонал, чувствуя боль и разочарование.

— Теперь ты предашь всех. — Она отвела взгляд.

— Это я еще подумаю. Но водить себя за нос перунникам больше не позволю.

Хотела еще что-то сказать, но закашлялась от дыма. И вдруг схватила Торира за волосы, приблизила его лицо к своему.

— А знаешь, мне сладко, что ты здесь. И не только потому, что погубил Милонегу. Лгал ты или твои хозяева — мне не так и важно. Отдавая тебя Аскольду, я мстила Вальгерд.

Она отпустила его волосы, брезгливо вытерла руку о платье. Варяг словно на миг забыл о боли. Глаза его расширились.

— Ведь вы были подругами с моей матерью!.. Я бы на части дал себя порвать, но молчал бы о тебе в память, о той вашей дружбе.

— Да плевала я на дружбу этой бродяжки воинственной! А вот то, что она бросила меня, что не сражалась за меня до конца, за свою княгиню… Что из-за нее я претерпела все унижение и позор. Что сыновья мои пали… А она бежала, спасая тебя. Своего щенка… — Теперь она почти задыхалась, с губ ее летела слюна. — Я все годы молила богов наказать ее. И если душа ее не рассыпалась за это время в прах, пусть знает, что я сделала с ее сыном!

— Ты с ума сошла, — поразился Торир. — Боги помутили твой разум, Тьорд!

И тут она расхохоталась, зло, торжествующе.

— Нет, я в своем уме. И не было еще никого, кому бы я не отомстила. Тебе ли, Аскольду ли. Что ж, и его тоже не минует моя месть. Я умею ждать своего часа. А теперь… — Она вновь повернула перстень. — Прими это как последнюю милость от меня.

Но он даже не взглянул на ее руку.

— Не дождешься. Я бы и принял это, как избавление, но только не от тебя, змея.

Она криво усмехнулась, чему-то кивая головой. Щелкнула камнем перстня.

— Аскольду выдать меня хочешь?

— Нет. Но милость, принятая от тебя, для меня хуже пытки. — Она словно и не слышала. Все также, чуть кивая, огляделась.

— Выдашь, выдашь, — бормотала княгиня, и ее взгляд блуждал вокруг. Пока не остановился на жаровне, где на решетке все еще лежали орудия пытки. И тогда она заулыбалась. Подошла, стала перебирать их. Наконец выбрала тяжелые щипцы, подняла их словно взвешивая. — Сейчас я размозжу твою голову. Скажу Аскольду, что не сдержалась, мстя за дочь. И пусть он гневается. Ничего-то он мне не сделает.

Торир презрительно смотрел, как она поудобнее перехватывает за рукоять клещи, как, взяв их обеими руками, отступает, отводя руки для размаха. Но потом его взгляд скользнул куда-то в сторону. Он увидел, как из другого прохода бесшумно появился Олаф, стремглав подскочил, схватив руки княгини.

И тогда она закричала, борясь с ним и рыча, пока он все же не вырвал у нее клещи, почти отшвырнув княгиню в сторону.

Твердохлеба упала у стены. Сперва только задыхалась, но быстро пришла в себя.

— Олаф? Вижу, ты хорошо изучил переходы пещер.

— Неплохо, — кивнул он, все еще поигрывая отнятыми у нее клещами. Потом бросил их на решетку. И при этом улыбнулся. — Что ж, и на этот раз меня не подвело чутье. Я ведь всегда чувствовал, — что зря оставил тебя живой Аскольд. Эх, если бы тогда его викинги побольше позабавились с твоим телом… Грязная тварь! Ну, ничего. Как бы ни любил тебя конунг, думаю, он сумеет вызнать, что ты замышляла против него все эти годы.

Но тут что-то насторожило ярла. Он увидел, что расширенные глаза Твердохлебы глядят уже не на него, а куда-то в сторону. Потом глаза ее забегали, она отвернулась. Олаф глянул на Торира. Но тот не отводил от него взгляда. Правда, даже на его обезображенном лице было нечто… какое-то злое, насмешливое выражение.

И тут Олаф услышал легкий хруст каменной крошки за спиной. Резко оглянулся. Поначалу растерялся, даже сделал знак, предохраняющий от злых сил.

В темном переходе пещеры перед ним стоял высокий мужчина с длинной бородой, в светлой одежде. Что это волхв, можно было догадаться по обилию амулетов у него на груди и на поясе.

— Разрази меня Локи! — воскликнул удивленный ярл. — Ты еще кто такой? — И, сообразив что-то, кинулся в сторону. — Эй!

Он подхватил недавно отброшенные щипцы, занес их над головой. И тут же волхв выставил вперед один из амулетов.

— Перун!

В полумраке пещеры словно блеснула молния, такой яркий свет сверкнул на позолоченном знаке Громовержца — тройной стреле-зигзагице. И Олаф вдруг споткнулся, выронил клещи, шатаясь, сделал еще несколько шагов.

— Мои глаза! — Он схватился обеими руками за пустую глазницу и за здоровый глаз, согнулся в три погибели, оседая на землю. — Мои глаза!

Волхв стоял все так же, выставив вперед руку с амулетом, глаза его были широко открыты.

— Ты ослеп, ярл. Такова воля Перуна!