Чужак

— Да что мне княгиня моя, — отмахнулся Дир. — Я что, из-за бабы постылой буду ему мстить? Ну, потешился и ладно.

— А то, что он жену твою обрюхатил и спрятал не где попало, а к Олегу Новгородскому отправил, — это как? — даже рассердился на брата за недогадливость Аскольд. — Что за связь у него с Вещим, раз к нему отправил Милонегу? В тереме новгородском жила княгиня, а люди поговаривали, что за себя ее возьмет Олег. Ведь мало кто ведал, что Олег — волхв, давший обет безбрачия. Я как сказал об этом Твердохлебе, она в лице изменилась. А как поведал, что дочка ее единственная родами померла, не сумев разродиться, она вмиг созналась, кто похититель дочери.

«Значит, все-таки Твердохлеба, — как-то устало подумал Торир. — И наверняка не смерть Милы принудила княгиню к признанию, а то, что я ее обманул, пообещав дочь княгиней сделать. Такого она не могла простить. Но насколько зла на других перунников Твердохлеба? Ведь пока этим псам ничего не ведомо о связи служителей с Новгородом».

Торир висел на путах и с неким злорадным недоумением слушал, как Дир продолжает его защищать. Прямо перечить брату не осмеливался, хотя и высказал Аскольду, чтобы тот сперва с женой разобрался, вызнал, как та дочь прикрывала, а не пытал одного из лучших воевод из Самватаса. Послушать — прямо умилиться можно, какого защитника получил наворопник в ненавистном Дире.

— Торир и людей моих Гуляй Полем ходить научил, — доказывал Дир, — и сражался рядом со мной с хазарами, да и город защищал, пока ты под Киевом пугал ничтожных степняков. Все видели.

Аскольд устало вздохнул:

— У тебя, братец, государственного ума не более, чем у петушка на шесте. Я тебе о связи его с Олегом толкую, а ты о фаланге баешь. Лучше вспомни, как тебя неожиданно древляне побили, словно кто упредил их о походе. Вспомни, сколько еще поражений понес ты с тех пор, и всякий раз как будто кто-то наводил на тебя врагов, поганил славу твою былую. И этот кто-то — дружок твой ненаглядный, а точнее, Торир Эгильсон, мальчишка, вернувшийся мстить за отца с матерью, коих мы погубили, придя в Киев. Он это — теперь даже я вижу. Выжил-таки, отродье труса и шлюхи.

Говоря это, Аскольд подошел совсем близко, вглядывался в лицо молодого варяга. И Торир не сдержался, плюнул в ненавистное лицо осквернителя памяти родителей. Тут даже Дир вперед рванулся, глянул на пленника, гневно раздувая ноздри.

Аскольд же только захохотал, вытирая кулаком оплеванную рыжую бороду.

— Считай, что сознался, Эгильсон. А теперь о другом скажи. Об Олеге, о планах его и когда его ждать. А заодно признайся, не твоих ли рук дело — смерть Раж-Тархана и княгини Ангуш? Ох, и много же у меня к тебе вопросов, витязь. Так что приготовься.

И он сделал знак палачу продолжать.

Для Торира началась настоящая мука. Его тело рвали клещами, протыкали, жгли, резали. Торир кричал. Плакал в беспамятстве, молил о пощаде, хныкая, как щенок. В чем-то даже признался, В том, что он и впрямь сын Эгиля и Вальгерд, что ненавидит убийц родителей. К чему скрывать, если они и так это знали. Сознался и в том, что был любовником Милонеги. Но самое страшное было не обмолвиться о перунниках, не сказать, как помогала им княгиня Твердохлеба, — иначе служители потеряют своего осведомителя на Горе. Ибо княгиня так связана с ними, что не выдаст.

Порой от разрывавшегося в мозгу шара боли словно наступало облегчение — Торир терял сознание. Его отливали водой, и вновь страшный голос Аскольда спрашивал; кому и где передавал он донесения, что хотят предпринять враги Киева.

«Мама», — молил Торир, понимая, что силы на исходе, что под пыткой можно признаться во всем.

— Говори! — рычал рядом голос. Уже не Аскольда. Тот брезгливо отошел, и теперь пыткой руководил Олаф, явно получая от этого удовольствие. В какой-то момент даже сам схватил с решетки жаровни раскаленное лезвие, стал срезать мясо на животе Торира. Дымная плоть сжималась судорожно, варяг исходил криком.

— Скажу! Скажу, что знал Рогдая уличей. Он мне дал кольцо Дира. Да только я убил Рогдая. Я…

— А Лядские ворота ты открыл?

Торир не успел ничего ответить, как на него наскочил Дир. То, что он сейчас услышал, было для младшего киевского князя хуже всего.

— Змей! Так ты обманывал меня?! А я еще… Ты, ходивший со мной на сечи, ты проливавший со мной кровь в схватках…

Он задыхался от ярости. Под глазом сильно дергалась нервная жилка.

Торир измученно усмехнулся.

— Плохой из меня воин-побратим тебе, Дир Кровавый. Но как вспомню… Жалею только, что не успел отомстить…

— А-а-а!.. — зашелся криком Дир, кинулся на Торира, стал грызть его, рвать, бить головой о стену.

Еле оттащили его. Торир же опять провалился в беспамятство. Обвис на веревках, уронив голову с потемневшими от пота и крови волосами.

А Дир словно и не видел, вырывался, кричал:

— На куски!.. Чтоб такую муку познал. — Чтоб так извелся…

И вдруг пена пошла у него ртом, он забился, осев на руки Олафа и брата.

Они прислонили бессильное тело младшего князя к стене. Переглянулись. А тут еще Мусок подошел, стал мычать, поясняя знаками.