Чужая жизнь

Тишина. Какой-то тихий звон сверлит сонные покровы молчания. Едва слышно рокочет океан, словно угасая в бесконечности. Зачарованность висит в воздухе. В молочно-белом прозрачном сиянии застыли темные дебри. Ни шороха. И бесшумно ползут водяные струйки лагуны у моих ног. Как загадочно ее безмолвие!.. Лагуна манит к себе световые лунные лучи, топит их в голубом зеркале. Неподвижными тонкими нитями тянутся они к ее водам, но, не достигнув темного дна, всплывают играющим серебряным разливом. Купается белоснежная луна в голубой прозрачной лагуне…

И вдруг разбуженно всплеснула вода лагуны. Световые круги, сшибаясь, понеслись к берегу. Мелкие волны раздраженно лизнули черную кайму. И вот уже клокочет, пенится голубая вода. Зеленоватые осклизлые щупальцы гавайского осьминога мелькнули и скрылись в пене. Мелькнула и скрылась громадная длинная пасть «чужого» — частокол острых белых зубов. Маленькие выпуклые глазки тускло блеснули кровью и бешенством. Взметнулись каскады. Сноп брызг заиграл в белом свете. Лагуна расшумелась, разволновалась, задвигалась тысячами тел. Бойцов плотным рядом обступили любопытные. Их настороженные головы, жадные, ждущие пасти, темные тела с быстрыми хвостами переплетались, сбивались в темное пятно и расходились туманными, расплывчатыми призраками. Жадные и жестокие ждут они, победит ли чужая жизнь или земная. И победила чужая… Пена стала розовой.

Брызги искрились рубинами. И медленно… все медленнее ползли круги. Трепетали в агонии длинные щупальцы, иногда бессильно высовываясь из воды, как рука утопающего. Израненное тело терзали мелкие жадные пришельцы. В стороне обугленным бревном временами высовывалась морда победителя. Маленькие глазки искрились кровью и дерзостью сильного. Но время неумолимо глотало мгновения жизни, и уже призрак смерти сковывал его движения, холодил и останавливал ток крови.

Снова бесшумно всползали тонкие светлые струйки. Попрежиему бесстрастно и слепо глядел белый рог в голубое зеркало, а в кольцо бананов и древовидных папоротников молчала тьма. Ярко-красные цветы огиа-легуа бесшумно расцветали в белом призрачном свете.

ЧУЖИЕ

Это была затерянная и океане обитель чужой жизни.

Маленький островок сделался целой вселенной для тех, чей далекий предок совершил путешествие на Землю в недрах горящего метеора. И колесо жизни крутилось быстро-быстро, не останавливаясь ни на одно мгновение. Дух захватывало от такой быстроты!

Во все стороны тянулся безгранной гладью океан. Он рыдал и метался, неутомимый в своей тоске и злобе. Вечно настороженные скалы содрогались и скрежетали. Солнце выползало из темных просыпающихся вод, отряхивало яркие слепящие искры, под которыми светлел и разгорался голубой простор, и снова пряталось в густеющую насупленную тьму. Вчера, сегодня, завтра, как и сотни лет назад, как и через сотни лет в будущем!..

И здесь, в глубине острова, в зеленом оазисе, было шумно и неспокойно. Кто-то дерзкий, неугомонный ворвался в это тихое, сонное царство, упоенное извечным шумом прибоя. Не было уголка, где бы ни ползало живое тело. Каждая ветка под зеленым тяжелым сводом вздрагивала и шевелилась, каждый куст шелестел, покачивая яркими пряными цветами.

Чили-Лиму всегда сопровождал меня и моих странствованиях по лесу. Осторожный, опытный конак всегда запасался палашем, воинственно болтавшимся у пояса. Он брел впереди отыскивая скрытые проходы в сырой темной чаще. Его руки умело раздвигали густые лиановые занавеси, тело с природным проворством ползло в узких коридорах между воздушными корнями манговых деревьев. Эти прогулки захватывали новизною и яркостью впечатлений и пугали неожиданностью событий. На каждом шагу нас ждало необычайное.

Тихо зашуршала трава. Неприятным холодком пахнуло от неподвижной зеленой бахромы ползучих растений. Чили-Лиму насторожился. Рука схватилась за ручку палаша. Странный звук, будто стучит кто-то одной деревяшкой о другую…

— Вон!., вон!.. Смотри, кахуна-хаоле…

Чили-Лиму с силой тянет меня за плечо. Я вижу два красновато-отсвечивающих горящих угля — это глаза, потом — серо-стальное тело с громадным длинным хвостом, как у аллигатора… ждущую пасть, длинную, как у пилы-рыбы. Опять застучали деревяшки. Это стучат костистые сочленения хвоста. Где-то в зеленой гуще мелькнуло темное пятно и костяшки загремели глухо отдаленно. Легкий переливчатый свист пронизал воздух и задохнулся в сыром сумраке.

Горящие, как уголья глаза, серо-стальное тело с хвостом аллигатора, длинная пасть, как у пилы-рыбы…

Мы идем дальше, все глубже и глубже забираемся в чащу леса.