— Нет, это точно не белые халаты устроили, — с отчаянием произнес наконец Надоеда. — Ни тебе домика, ни фонарного столба, ни забора! Так не бывает! Даже белые халаты точно не могли… — Не довершив мысли, пес вскинул голову, вбирая носом ветер. — Деготь! Ну да, точно… Только очень слабый… И ни одного мусорного бачка. Совсем нету! Как так? Не понимаю…
Из-за стены, блеснув белыми перышками на крыльях, вспорхнул самец-зяблик — синевато-серая «шапочка» на головке, розовая грудка. Проследив за ним взглядом, Надоеда снова уронил голову на вытянутые передние лапы.
— Ну правильно, — проговорил он затем. — Ни одного человека, так зачем все остальное? И это небо… Сколько неба! Понятно, почему тут все время дождь идет… Рауф! Эй, Рауф, проснись!
Рауф приоткрыл глаза, его верхняя губа сморщилась, словно он собирался гневно оскалиться.
— Чего тебе?
— Что нам теперь делать?
— Чтоб я сдох, если знаю…
— Они все убрали, Рауф. Дома, дороги, машины, обочины, помойки, канавы… Все подчистую! Вот спроси меня, каким образом они это сумели? Это ж невозможно! И сами они — куда они все подевались? Зачем они тут все сделали, а сами ушли? Куда? Почему?..
— Я же тебе говорил, — буркнул Рауф.
— Что ты мне говорил?
— Я тебе говорил про весь мир. О том, что по другую сторону сетки все то же самое. Нету никакого большого мира. Ты вот жалуешься, что снаружи все изменилось, что белые халаты… в общем, какие-то люди… все переиначили ради того, чтобы еще что-нибудь делать со всякими животными. Животные для этого и предназначены. Для того, чтобы люди с ними что-нибудь вытворяли. А люди, раз уж на то пошло… Люди, наверное, существуют для того, чтобы глумиться над нами…
— Полегче, Рауф! Вот мой хозяин… мой хозяин никогда не глумился ни над какими животными. Когда я жил с ним у себя дома…
— Все равно. Он непременно должен был, потому что иначе он не был бы человеком.
— Скажи лучше, каким образом они утащили прочь улицы и дома? И устроили все это?
— А они все могут устроить. Посмотри хотя бы на солнце! Спорю на что угодно — какой-нибудь человек поднял руку и сделал так, чтобы оно светило. Ну, примерно как человек-пахнущий-табаком в нашем собачнике. Ты бы в это ни за что не поверил, если бы мы сами не видели, как он поднимал руку к стене — и становилось светло!
Надоеда помолчал, дрожа на холодном утреннем ветру. Широкий склон перед ним был весь залит светом, на кустах и траве искрились капли недавно прошедшего дождя. В облаках появлялось все больше просветов, и вот уже в лесу подал голос зеленый дятел — словно человек рассмеялся.
— Надо бы людей отыскать, — поразмыслив, произнес Надоеда.
— Зачем?
— Затем, что собаки должны принадлежать людям. Нам нужны хозяева! Они дают пищу и кров… Вставай, Рауф, пошли! Мы все равно не можем здесь оставаться! Белые халаты будут искать нас. — Он поднялся и затрусил через папоротники, направляясь на северо-запад, вниз по склону холма. Какое-то время казалось, что Рауф, продолжавший лежать в кустах вереска, так и отпустит его странствовать в одиночестве. Но когда Надоеда скрылся из виду за изгибом склона и почти достиг леса, расстилавшегося на расстоянии двухсот ярдов, большой пес резко вскочил и во весь мах бросился следом, нагнав приятеля уже под сенью деревьев.
— Так ты думаешь, что они все куда-то пропали? — спросил он терьера. — Я к тому, что вдруг их совсем не осталось, ни одного, нигде… Вдруг они вообще…
— Не может такого быть. Они обязательно где-нибудь да найдутся. Смотри, вот тут, на земле, следы сапог! И оставлены день тому назад, не больше. Нет, люди точно где-нибудь есть. Вот чего я никак не пойму — на что им понадобилось так все переделывать? Я такого не ожидал, вот малость и растерялся. Я думал, будут улицы и дома… все как надо…
Они проскользнули сквозь решетку ворот, отделявших пустошь от леса, и теперь бежали по тропинке, что спускалась к дороге, шедшей вдоль озера. Воздух наполняли осенние ароматы. Пахло желудями, мокрым папоротником и свежими грибами, проклюнувшимися после дождя. Рябины так и горели обильными кистями оранжевых ягод. По ветвям тут и там прыгали малиновки. Они чирикали, бросая вызов друг дружке, вслушивались и отвечали, обозначая каждая свою территорию.
Невзирая на пустынный и странный вид местности, в сердце Надоеды стала пробуждаться надежда. Ощущение мокрой земли под лапами показалось ему смутно знакомым, только давно и прочно забытым. Солнце то пряталось за облаками, то вновь принималось светить ярко и весело. Ветер шевелил листья и ветки, в траве повсюду кругом мелькали яркие краски — то колокольчик, то мытник, то скабиоза, то калган… не говоря уже о мимолетных запахах и шорохах, издаваемых какими-то мелкими незримыми существами. В таком окружении было просто немыслимо долго предаваться унынию. Когда тропинку пересек кролик, Надоеда тотчас устремился в погоню. Однако кролик оказался слишком хитер, терьер быстро потерял его, начал было искать, рыская туда и сюда, но забыл о нем, едва остановился обнюхать жука-навозника, устроившегося под большим грибом возле камня.