Чумные псы

— Нету никакого большого мира. И свободы тоже никакой нет. Вообще ничего и нигде нету, кроме разве что… Говорю же, этот мир — скверное место для нас, животных. Уж я-то знаю…

— Рауф, прекрати! Чем это от тебя пахнет, аж нюхать противно! Уксусом, парафином, еще кое-чем похуже… Я ведь жил там, снаружи! И у меня правда хозяин был! Если я говорю, что ты неправ, значит, так оно и есть!

— Не вижу разницы…

— Есть разница! Лезь давай, говорю! Вон в ту дырку! А я — за тобой!

Рауф толчком распахнул дверцу печи во всю ширину и выглянул в мокрую темноту.

— Вот что, — сказал он, — ступай-ка ты один. Мне туда все равно не пролезть.

— Давай, Рауф, давай, все получится! Я следом!

Дверца была расположена не вровень с полом, а на некоторой высоте. Втянув голову обратно, Рауф попятился, подобрался — и подпрыгнул, выпростав наружу морду и передние лапы. Черный, как сама темнота, он полностью перекрыл своим телом проникавший в топку свет. Надоеда слышал, как его когти скребут и царапают по наружной стене.

— Давай, Рауф, давай!

Ответ Рауфа донесся с неправильной стороны — снизу, из-под лап фокстерьера, сквозь открытое поддувало.

— Не могу… Слишком узко…

— Дерись, Рауф! Укуси ее, эту дыру!

Рауф беспомощно извивался. Он навалился брюхом на стальной порог и едва мог дышать. Его брыкавшаяся в воздухе задняя лапа шлепнула фокстерьера по голове.

— Давай, Рауф, чтоб тебя, давай же!

Рауф тяжело дышал, ловя раскрытой пастью воздух и дождевые капли. Надоеда с ужасом понял, что его друг барахтается все слабее, совершенно не продвигаясь вперед. Истина — столь же печальная, сколь и непостижимая для разума маленького терьера — состояла в том, что чем дальше Рауф высовывался наружу, тем труднее ему было упираться передними лапами в вертикальную стену. И вот, на две трети свесившись под струи дождя, он застрял самым безнадежным и беспомощным образом, не имея никакой точки опоры, чтобы подтянуться или толкнуться.

Позади него, в замкнутом пространстве топки, Надоеда дошел до последнего градуса отчаяния, и прооперированная голова отозвалась пронзительной болью. Несчастного фокстерьера охватила совершенно волчья ярость; казалось, металлические стены и сгоревшие кости и те принялись лихорадочно пульсировать.

— Проклятье вам, белые халаты! — взвыл бывший домашний любимец, и из пасти у него пошла пена. — Будь ты проклята, Энни! И ты, полисмен! И ты, белая машина с сиреной! Нет вам никакого прощения во веки веков! Вы убили моего хозяина!!!

И, за неимением более подходящей мишени, взбеленившийся пес со всей силы запустил зубы в ляжку Рауфа. От боли и неожиданности тот вскрикнул и извернулся самым непредставимым образом. Железная дыра жестоко стиснула его бедра, но судорожное усилие сделало свое дело — Рауф кувырком вывалился в грязную лужу, собравшуюся под устьем мусоросжигателя. Надоеда последовал за ним едва ли не быстрее, чем большой пес успел как следует набрать в измученные легкие воздух и ощутить боль в ребрах.

Фокстерьер восторженно облизывал морду приятеля, а по спинам обоих вовсю молотил дождь.

— Как ты, Рауф? В порядке?

— Ты, чучело, ты же меня укусил!

— Я? Тебя?.. — в неподдельном изумлении воскликнул Надоеда. — Укусил? Да ты в своем уме, Рауф?..

Рауф не без труда поднялся и обнюхал его.

— Ну ладно… По запаху вроде как и не ты… Но кто-то же укусил… — Рауф постоял еще, потом улегся обратно в грязь. — Я помят весь…

— Вставай! И пошли! — ответила темнота голосом Надоеды. Знакомый запах фокстерьера уже удалялся во влажно шуршавшую темноту.

Рауф запрыгал следом на трех лапах. Подушечки осязали гравий, грязь, щепки… Все было не очень знакомо, но некоторым образом вселяло надежду. Мир за стеной все-таки оказался реальным, и от этого даже боль в укушенной лапе начала утихать. Рауф попробовал прибавить шагу, потом неуклюже побежал.

Возле угла здания он догнал Надоеду.

— Куда теперь?

— Все равно куда, — ответил фокстерьер. — Лишь бы к рассвету оказаться подальше отсюда!

Они быстро миновали бойню для кроликов, потом проскочили яму, в которой негашеной известью засыпали котят, чуть помедлили у газовой камеры для обезьян… и скрылись из виду — вот только наблюдать за их уходом в штормовую тьму было некому.

Хотелось бы нам поведать читателю, что доктору Бойкотту всю ночь снились кошмары — ему и прочим «белым халатам». Вот бы их до рассвета преследовали то черти, то здоровенные могильные черви! Вот бы еще для полноты картины и старик Тайсон помер от паралича, с искаженным судорогой, изможденным лицом… Так ведь нет же. Нам еще предстоит убедиться, что ничего из этого не произошло. Просто понемногу иссяк ночной дождь, серое одеяло туч унесло ветром через Уиндермир, а небо постепенно налилось светом.

Для прочих обитателей Лоусон-парка наступил новый день служения науке и человечеству.

Вспышка II

Суббота, 16 октября

Свобода!