Чума

С мельницей я извернулся, Домну настропалил, появились у нас «французские булки». Народ сметал… аж за ушами трещало. Роскошь невиданная! «Бабья присыпка». Я про это уже…

Как я радовался, когда Аким притащил на Стрелку пару мешков отборного Пердуновского зерна!

Пшеницы из других регионов (Верхне-Волжский, Рязанский, Эрзянский, Булгарский, Саксинский…) позволили интенсифицировать процесс селекции.

Пшеница — самоопыляется. «Это ж все знают!». Пыльники вскрываются и высыпают пыльцу на собственное рыльце раньше, чем цветок полностью раскроется, и в него получит доступ чужая пыльца. Но если своевременно потрясти… на ветерке… «доопыление» чужой пыльцой.

* * *

Коллеги, извиняюсь. Вы насчёт пестиков и тычинок в курсе? Или только «по-человечески»?

* * *

Обычно «доопыление» плохо: нежелательное скрещивание. Но для меня хорошо — повышает вариативность, есть из чего выбрать.

После шести лет работы есть уже два сорта. М-м-м… прототипы двух сортов. Ещё бы пару-тройку лет и можно выпускать на поля. Опять — «раньше надо было…». Хотя по сути — очень хороший результат. В 20 в. новый сорт — 6–8 лет. А у меня-то тут ни химикатов, ни механизмов, ни селекционеров… Сами ростим. И пшеницу, и мастеров.

Древнерусская популяция состоит из смеси пшениц мягкой и карликовой. Ни по урожайности, ни по устойчивости не превосходит рожь. Но получив, нежданно-негаданно, Арзамасские степи было бы глупо пройти мимо такой возможности. Если возделывают веками от Ладоги до Олешья, то вырастет же! А для туземцев белый хлеб — богачество. Да и белка там больше.

Звучит… умозрительно-повествовательно. Типа: посидел-подумал, махнул правым рукавом:

— Расти пшеница большая-пребольшая, — в носу поковырял, махнул левым:

— И побольше.

И тут она, «по щучьему велению, по моему хотению», из всех дыр разом и попёрла.

Ага. Потаня криком кричал, когда я начал от него требовать. Терентий, обычно присутствующий при наших разговорах, дёргал рубленным лицом и злорадно усмехался:

— А неча всё на одного. Пущай Воевода того… помахивает.

Гапа терпела до третьего матюка. Потом давала «мокрым полотенцем по глазам» и уходила. Дошло до того, что Потаня схватил меня за грудки.

У Потани ко мне отношение… как к чудотворцу. Маскирующемуся, забавы ради, под плешивого бюрократа.

Он много чего от меня вытерпел. В порубе безвинно сидел, в петлю вешаться лазил. То его на волю, как на смерть, выгоняли, то я похолопливал. Одна жена заблудила, с моим участием. Другая — появилась. Холоп, взявший в жёны боярыню…

«Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!».

Уникум.

Впрочем, у меня все такие. Не в смысле жён — в уникальности.

Сын от первой жены сбежал и сгинул, вторая жена уже третьего нянчит. Дочка единственная, Любава… О-ох… Погибла. Из-за меня.

В Передуновке я заставил его выучиться грамоте. И вылечил висевшую плетью правую руку. Ну, как вылечил? — Совет дал. Подсмотренный в каком-то кино советского периода. Бей больной рукой в стенку. И будет хорошо. Он и бил. Зубами скрипел, потом холодным покрывался, но каждое утро колотил.

Помогло. Это он сделал — не я. Но он думает, что я чудо сотворил.

Привычку бить он сохранил. Давеча мы с ним на Кудыкиной горе заспорили с толпой новеньких — мужичков костромских. Дерзкие ребята, наглые, своевольные. Что им не скажи — всё поперёк. Языкастые. Но не рубить же их! Разговор шёл на скотном дворе, тон уже такой… повышенный. Рядом бычок стоял. Занервничал, начал цепь дёргать, звенеть.

Потаня и сорвался:

— Ещё и ты тут звякать будешь!

И хлоп быка кулаком в лоб. Тот постоял чуток и… умер. Костромские посмотрели и… замолчали. Дальше они уже бегом бежали куда пошлют. Новосёлы-неуки. Местные-то знают, раздражать Потаню не рискуют. Помнят былину от сплетника нашего, «сказочника» Хотена:

— А вот вышел раз Потаня-богатырь во чисто поле. Да понаехал на него поганский хан. Глянул богатырь по-орлиному, рыкнул по-звериному, стукнул по-богатырскому. Тут поганому и конец пришёл.

Это когда в Пердуновке Потаня Аннушку за себя брал, а Чарджи, «интимно знакомый» с молодой, на свадьбе перебрал и к ней под платье полез.

Так что, когда он меня левой клешнёй «за пельку» цапнул, а правую разворачивать начал… Я так сильно удивился…! Крайняя (или уже последняя?) степень недоумения оказалась заметна. Он охолонул и… расплакался.

— Сними меня с приказных голов! Не могу я! Не знаю я этого!

Мне что — открыть ему «маленькую тайну»?! Что я, факеншит, знаю ещё меньше?! Что я за плугом никогда в жизни не ходил? Как связано количество листьев на стебле и устойчивость к заморозкам, только здесь узнал?

— Снять дело не хитрое. Что тебя с голов. Что голову с тебя. Одно непонятно: кто дело делать будет? Аннушка тебе трёх деток родила? Твоих прокормим. А остальных? Ты у Манефы давно в приюте был? Ты сходи, полюбуйся. Нет хлеба — им всем смерть. Не твоим — ихним, ничейным, Манефиным. Меньшой-то твой как, переворачиваться уже? Сидит? Шустрый малыш, скоро ползать начнёт — только лови. А Манефины, может, и поползут. Только пойти не сподобятся. Перемрут.

Потаня сидел понурив голову, вытирал сопли, всхлипывал.