Забавно видеть, как классический вертикальный рубящий удар из «верхней» стойки по защищённому большим щитом противником, «на лету» трансформировался в укол сверху вниз, наносимый в область за щитом, куда противник прячется. Эдакое развитие казачьего уставного укола. Но не горизонтально от «кулака на погоне», а вертикально вниз из максимально поднятой руки.
Дополнили «среднюю» стойку, введя понятие «нижняя».
Клинок действует не от уровня пояса, где большой щит прежде удобно закрывал руку с эфесом, а из почти полностью опущенной руки. На короткой дистанции он оказывается в плохо контролируемой противником, из-за его щита и забрала, зоне.
Бойцы обычно смотрят друг другу в лицо. Палаш, удерживаемый в опущенной руке, проскакивает, ниже или сбоку щита противника незаметно. Движение начинать с отведения рукояти назад, за бедро. Но не направлять остриё назад, как в «задней стойке», а сохранять «между 3 и 5 часами». Такое навязывает короткую дистанцию.
Люди инстинктивно стараются держаться подальше от опасности, от врага. Это — лечится. Обучением. Так Покрышкин заставлял себя открывать огонь только впритык к учебной цели — полотняному «пузырю».
Противник, такого навыка не имеющий, ожидающий обмена ударами «издалека», вдруг обнаруживает резкое встречное движение. Навык «резаться грудь в грудь» у него отсутствует. А «мои — всегда атакуют». Враг тревожится, теряется, паникует. Отшатывается, отступает, бежит.
Движение «из-под ягодицы» открывает доступ к ногам противника. Как для укола, так и для удара. Хотя, конечно, не возбраняется, например, из любой стойки отрубить задранную руку противника с мечом, если случай подвернулся.
Навязываемые мною завершающие движения при ударе/уколе явно напоминали элементы ножевого боя.
Какие-то… «ужасы общепита».
«Столовых ножей» пока нет, «шешнадцать» на поле боя — тем более не сыскать. Да и «в грудь» не надо — хорошо защищаемая зона. Бейте в живот, пах, ляжки, колени, стопы… Или, как указывал Суворов: «а колоть наипаче в крестец».
Вовсе не «испанский поцелуй». Близко, быстро, незаметно. Рубящий, колющий, режущий, хлещущий…
Короткая дистанция, малый щит… — вновь поднимали важность отдельной темы: скорость. Я про это уже…
Изменение «обвески» бойца потребовало ревизии существующего положения дел по этому параметру.
Беда в том, что здесь я воюю с общим, повсеместным, у каждого новика с детства существующим, стереотипом.
Хороший удар — мощный, могучий, богатырский… «Это ж все знают!». Настолько прочный и всеобщий образ, что хоть в крик кричи: Не нужно! Неправильно!
Нужно: быстрый, резкий, хлёсткий. Можно: внезапный, молниеносный, мгновенный.
Разве в снайперы берут по успехам в штанге? Военно-учётная специальность «гиревик-дальномерщик»? Понятно, что в жизни, а особенно в походе — всякое бывает. Слабосильные да маломочные ещё до боя дохнут. Но «ве» — «квадрат», а «ме» — так просто.
Ребята понимают, кивают, соглашаются. Но переступить через «впитанное с молоком матери»… Очень тяжело.
Молодой парень, здоровяк «двухметроворостый», «косая сажень в плечах» стоит у ворот манежа и плачет:
— Ты чего разнюнился?
— Меня-я-я… в войско не беру-у-ут… Сказывают — медленный. Насмехаются — увалень. А я, я ж, Воевода… Я ж любого…! На одну ладонь посажу — другой прихлопну! Только мокро будет!
— Покуда я вижу мокро у тебя на бороде. Ладно, пошли глянем.
Да, не поспевает. Ему бы в молотобойцы, в грузчики. Да мало ли дел, где нужна сила? Но он хочет в войско. С саблей вострой, на коне резвом, с сотоварищами верными… Последнее-то мы обеспечим.
— Пойдёшь к Дрочиле. Дело наиважнейшее. Самое могучее оружие во Всеволжске. Как раз по тебе.
Парень вытер напоследок сопли, хмыкнул и пошёл в «дрочильщики». Хороший парень: смелый, работящий. Позже был случай, когда он в одиночку требушет ворочал да пятипудовками заряжал. Вот только команду: «От ворота!» ему надо подавать заблаговременно.
В Пердуновке я просветил Артемия насчёт «эм-вэ-квадрат-пополам». Все мои «полководцы» из собственного опыта знают важность скорости в ударе. Но… «при прочих равных». В общем ряду: правильный, меткий, сильный, режущий… Как в наставлении для кавалерии Красной Армии, как споры о штыковом ударе перед Великой Отечественной.
— Чего? Кинетическая энергия? Не, это для шпаков в шляпах. А мы гимназиев не кончали, мы по рабоче-крестьянски.
Не надо классово. Надо эффективно.
В формализованной форме моё утверждение было принято как, если не высшая, то изначальная древняя истина.
Позывы усилить защиту раздавались. Технически мы уже могли сделать, если не максимилиановский, то готический доспех 15 в.
Спор закончился диалогом:
— В чём цель существования воина?
— Э… ну… в защите. Это… Всеволжска. И тебя, само собой, Воевода.
— Нет. Цель жизни воина — уничтожение врага. Убийство. Только убийство всех доступных врагов обеспечит безопасность. На некоторое время. Пока новые враги не появятся. Что нужно, чтобы убить врага?
— Ну…