Чудовища не ошибаются

Сердце у меня забилось так, словно я только что кросс пробежала.

— Мне очень хорошо с тобой, — произнёс Влад ещё тише. — А тебе со мной?

Глупый, глупый мой тролль…

Конечно, мне хорошо с тобой. Проблема в другом.

В том, что мне плохо без тебя.

— Да. Мне хорошо с тобой.

Влад задумчиво провёл пальцами по моей щеке, заглянул в глаза.

— Я случайно услышал сейчас твой разговор… Ты когда-то говорила, что у тебя родители больны, я помню. А чем, не рассказывала.

— У мамы рак лёгких, а папа после инсульта так до конца и не отошёл.

— И как они себя чувствуют?

Я помолчала немного. Я не очень хотела отвечать на этот вопрос, но невозможность поделиться хоть с кем-то своей болью давила на меня, и я всё же решила ответить:

— Как всегда. Папа многое забывает или путает, правая рука у него по-прежнему почти не двигается. А мама ходит на новую терапию. Очень дорогую.

Влад смотрел на меня каким-то непонятным взглядом.

— И сколько всё это стоит?

— По-разному, — я пожала плечами. — В этом месяце вот… — я назвала сумму, и Разумовский протянул:

— Почти вся твоя зарплата…

— Да. Но всегда по-разному, сейчас дороже, потом дешевле. Хотя… обычно цены только растут.

— Как же вы живёте… — пробормотал Влад, и мне вдруг стало обидно.

— Нормально живём. Ты же меня обедами кормишь, — я постаралась улыбнуться, чтобы он не заметил, как мне плохо.

Но Разумовскому было не до моих переживаний. Он явно о чём-то раздумывал.

— Значит, ты поэтому попросилась в мои секретари, невзирая на мой отвратительный характер?

Ну… не такой уж он и отвратительный…

— Мне нужны были деньги. А тут зарплата больше.

— И поэтому ты боялась, что я тебя уволю…

— Конечно, — я кивнула. — Мне нельзя терять работу. Не на кого больше рассчитывать, кроме себя.

— То есть, вам совсем никто не помогает? Зарабатываешь ты одна?

— Да. У мамы с папой нет ни братьев, ни сестёр, а все мои бабушки и дедушки давно умерли.

Разумовский обнял меня крепче, словно хотел защитить, запрокинул мне голову и спросил, глядя в глаза:

— Значит, тебе ни в коем случае нельзя терять работу? Да, Лесь?

— Да, — ответила я, не понимая, к чему он клонит. Но для Влада, очевидно, это что-то значило, потому что он вдруг выпустил меня из объятий и сказал:

— Ладно, хватит бездельничать. Иди, работай. Напомни продажникам, что они обещали к полудню свои отчёты.

— Хорошо, — ответила я и пошла к себе в приёмную. Когда уже садилась за стол, услышала, как в кабинете Разумовского что-то с громким звоном разбилось.

Потом оказалось — он бросил о стену чашку со своим кофе…

За выходные я почти забыла об этом разговоре и непонятной реакции Разумовского. А в понедельник всё началось с вежливого обращения и спокойных просьб. И никаких тисканий Влад себе больше не позволял.

Я напряглась, чувствуя подвох. И он не замедлил последовать.

Оказалось, я просто надоела боссу. Разумовский продемонстрировал мне это очень наглядно.

Перед обедом в приёмную заглянула женщина. Молодая, но чуть старше меня, с шикарной фигурой — не чета мне — в красном платье и с красной помадой на губах. Прошлась по мне презрительным взглядом, как катком по асфальту, чуть поджала губы.

— Передайте, пожалуйста, Владу, что к нему пришла Нонна.

Ни тебе «здрасьте», ни «до свидания». Так вот каких женщин ты любишь, Влад.

Позвонить боссу я не успела — он сам вышел из кабинета, обворожительно улыбнулся этой Нонне — и она в ответ тоже растянула губы в шикарной обольстительной улыбке — бросил мне: «Я на обед» — и ушёл.

Вот так и разбиваются мечты наивных девочек. Но я давно уже не была наивной девочкой, и никакой мечты у меня не имелось. Поэтому я не разбилась.

Нонна стала приходить в офис каждый день. Уж не знаю, где Разумовский её откопал, у нас она точно не работала. Может, в какой соседней организации…

Женщиной она была шикарной. Волосы блестящие, глаза томные, губы зовущие, ручки загребущие… то есть, ухоженные. С маникюром. Я себе подобного позволить не могла, поэтому просто аккуратно стригла ногти и красила их прозрачным лаком.

И одевалась она прекрасно, в чудесные очень дорогие платья. Обычно обтягивающие, какого-нибудь яркого цвета. Даже если бы я была худее на двадцать килограмм, всё равно чувствовала бы себя убогой, находясь рядом с такой женщиной.

Сама Нонна смотрелась возле Разумовского идеально, и я невольно задумалась о том, как выглядела сама в его обществе. Маленькая и полненькая. М-да, забавно. Хоть фельетон пиши.

Так прошла неделя. Я старалась, конечно, не унывать и не обращать внимания, но настроение неизбежно скатывалось на отметку «ниже плинтуса». Вместо обеда у меня теперь вновь был чай, поэтому я пребывала в состоянии вечно голодного и злого людоеда, который с удовольствием съел бы всех, кто приходил к нему в приёмную. Особенно Нонну. Но есть никого было нельзя, приходилось вежливо улыбаться и отвечать на вопросы. Такова наша секретарская доля, увы.

К сожалению, работоспособность моя падала вместе с настроением. И я начала ошибаться.