Чудодей

Снабженец Маршнер освобождал польских крестьян от излишков сельскохозяйственных продуктов. Он расплачивался немецкими инфляционными бумажками, их присылали ему из Германии. Маршнер не скупился, и польские крестьяне осеняли себя крестным знамением при виде такого количества денег, переходившего в их заскорузлые руки. Али стоял рядом и упрятывал в мешок сало, колбасы, откормленных гусей и желтое, как весенний одуванчик, деревенское масло. Взвалив мешок на спину, он понес его к бричке. Маршнер ни на секунду не упускал Али из виду, следил за ним, как сельский жандарм следит за бродягой. Али не мог улучить минуту и незаметно сунуть под козлы кусок масла или сала.

Иногда Маршнер, пожалуй, слишком щедро раздавал инфляционные деньги. Но когда все кредитки были розданы, а мешок все еще оставался пустым, тогда каптенармус прибегал к другим средствам оплаты: как только гуси и масло исчезали в мешке, Маршнер принимался ощупывать замок своей кобуры. Этот жест оказывал такое же действие, как и оплата крупными фальшивыми кредитками: крестьяне торопливо крестились.

Обратный путь был для Али каждый раз мукой мученической. Время от времени Маршнер запускал пятерню в мешок и вытаскивал оттуда колбасу. Передними зубами он осторожно откусывал, обсасывал лакомый кусочек со всех сторон, проверял его вкус на кончике языка; но, пожевав, сплевывал его на дорогу, а за ним и кожуру колбасного хвостика. Каптенармус Маршнер не ел колбасы, изготовленной этими грязнулями, польскими крестьянами. На родине у Маршнера было чистенькое хозяйство, которое вполне его обеспечивало. Пусть господа офицеры давятся всякой заразой — чумой и оспой, но никак не он, Маршнер. Али не раз боролся с искушением спрыгнуть с козел и подобрать с земли выброшенные Маршнером объедки.

— Ты голоден? — коротко, с сочувствием спрашивал Маршнер.

У Али так обильно текли слюнки, что в них тонуло еле слышное «да», но Маршнер так и не угощал своего кучера. И речи об этом не было! Дразнить аппетит Али входило в программу мести Маршнера.

Поначалу Маршнер ездил на заготовку продуктов раз в неделю, потом два, потом три раза и наконец стал ездить почти ежедневно. Он был теперь не единственный. Он вынужден был выезжать рано и зорко следить за тем, чтобы деревня, где он намеревался собрать урожай, не подверглась нападению до него. Так, например, армейский священник тоже подвизался на этом поприще и платил за все настоящими оккупационными деньгами: ибо и у священника возникала иной раз потребность полакомиться сливочным маслом сверх полагавшегося ему по рациону. Он был благостен и скромен. Его не соблазняли сало и гуси. Ему хотелось лишь куска масла раз в неделю, чтобы укрепить свою душу, ведь он обязан был поддерживать и укреплять души других. Он вежливо просил маслица, а получив его, благодарно кланялся польским крестьянам и, как сказано, платил настоящими оккупационными деньгами, изготовленными на одной из немецких фабрик, выпускавшей блокноты для официантов.

Теперь Маршнер отыскивал маленькие неприметные крестьянские дворы.

— Яйки есть?

Девушка с задумчивым взглядом черных глаз, указав на снег, отрицательно мотнула головой. Маршнер оглядел девушку сверху донизу.

— Немножко целовать, целовать, хоп-хоп?

Девушка не поняла. Маршнер дал пинка Али. Тот убрался со своим мешком. Маршнер сплюнул в навозную кучу и, горделиво выпятив грудь, этаким петухом прошелся по двору. Он рванул дверь сарая, поманил девушку и показал на кучу сена в темном углу.

— Яйки, яйки, покажи мне гнезда.

Девушка отпрянула в сторону. Маршнер открыл кобуру. Девушка перекрестилась; ища помощи, она оглянулась на дом.

Али стоял у брички, обнюхивая пустой мешок. Это было единственный раз, что Маршнер не следил за ним, но мешок был пуст. Али немного подождал. Маршнер не возвращался, и долговязый фрисландец пошел в соседний двор. Почему бы, подумал Али, самому не достать себе чего-нибудь пожрать? Ему дали узкую полоску сала. Али заплатил за нее оккупационными деньгами. Крестьяне взяли деньги. Али схватился за кобуру. Крестьяне с криком бросились в дом. Оттуда вышел армейский священник. Он завертывал брусок масла в «Фелькишер Беобахтер» и появился как раз в ту секунду, когда Али расстегивал кобуру.

— Стой!

Али заметил серебряный галун полкового священника и обронил на землю кусок сала. Священник приказал своему шоферу, унтеру, вывести Али из дома.

На сеновале соседнего двора что-то сухо затрещало, звук был такой, словно одну доску швырнули на другую. Армейский священник и его шофер не обратили внимания на этот звук. Во дворе появился Маршнер и позвал Али. Унтер-офицер не отпускал Али, а священник шел за ними по пятам. Они привели Али к Маршнеру. Маршнер вытирал грязным носовым платком кровь и пот с лица.

— Что произошло? — кротко осведомился священник.