Чудодей

Койка Маршнера была пуста. Неужто его дела пошли настолько хорошо, что он уже получал увольнительную на ночь? Дверь тихонько приоткрылась. Вошли четыре фигуры в белом. Три из них на мгновенье задержались у железной печки посредине комнаты, потом подошли к четвертому, который, словно молясь, стоял на коленях у койки Али. Они сорвали одеяло со спящего Али. Двое белых схватили его, заткнули чем-то рот и потянули долговязого, беспомощно трепыхающегося парня к столу. Белые одежды привидений распахнулись. Взлетели мокрые, жесткие веревки. Удары обрушились на тело Али. Он застонал. Роллинг соскочил с койки и толкнул Станислауса.

— А ты разве не хочешь посчитаться с этими псами?

Станислаус бодрствовал, но стал притворно зевать и потягиваться.

— Откуда же я знаю, кто прячется под простынями?

Роллинг изумленно посмотрел на него.

— Ты только бей, а достанется как раз тому, кому следует.

Али пытался огромной ручищей вытащить тряпку, затыкавшую его рот. Привидения крепче вцепились в него. Веревки снова со свистом опустились на спину Али. Но те, кто держал, уже порядком упарились. Раздался треск, стук, грохот. Али высвободил одну руку, вырвал тряпку изо рта.

— Ага-га.

Это был уже не крик боли, а угрожающее рычанье. Со свистом пролетела тяжелая пепельница, брошенная Роллингом. Одно из привидений зашаталось. За пепельницей полетела стальная каска, но ударилась об пол, ни в кого не попав. Привидения явно были испуганы. Али высвободился. Вся комната наполнилась шумом возни и стуком ударов. Одно из привидений вылетело через окно во двор казармы. Али стоял полуголый, словно древний германский бог или предводитель легендарных арийцев. Он схватил табуретку, и она разломалась от удара об шкаф. Али схватил вывалившиеся ножки, по одной в каждую руку, две другие стали дубинками для Роллинга и Станислауса, Станислаус лихо дрался, защищая голодного Али.

Однако Роллинг оказался неправ. Среди тех, кого они отлупили, не было вахмистра Дуфте и ни одного из унтер-офицеров и ефрейторов. Колотушки достались солдатам из других отделений, которых наняли, чтобы избить Али. Впрочем, с ними был Маршнер — владелец окорока, ему даже пришлось лечь в санчасть. Это уже неплохо. Маршнер, кроме всего прочего, порезался осколками стекла, так как вылетел в окно, которое давно уже не открывали.

— Он летел, как белая ворона, вот как! — вспоминал Али.

Для Али, Роллинга и Станислауса снова начались трудные дни. Во время поверок их коней проверяли прикосновениями белых перчаток и всегда находили пыль на шерсти.

Маршнер вылечился. Однажды вечером он вернулся из санчасти и уже забрал свои вещи из комнаты № 18. Все могли полюбоваться маленьким серебряным угольником на его рукаве: Маршнер стал ефрейтором, и его назначили заведовать каптеркой. Каждый, кому требовалась новая фуражка или гимнастерка, должен был с ним ладить, ибо теперь Маршнер мог любого солдата сделать посмешищем.

Станислаусу понадобились новые брюки. Вследствие множества штрафных упражнений его брюки совершенно протерлись на коленях. Он затягивал прорехи нитками, но стоило сесть в седло, как ветхая ткань снова расползалась. Вахмистр Дуфте не мог допустить, чтобы солдат его эскадрона сидел на коне и у него сквозь дыры на коленях мерцала белизна подштанников: это мог бы заметить ротмистр. Новобранец Бюднер отправился в каптерку доставать новые брюки. Маршнер крайне дружелюбно уговорил Станислауса взять поношенные офицерские бриджи. Но когда Станислаус их надел, они оказались слишком узки и он выглядел, как молодой ястреб или еще не оперившийся голоногий коршун.

Маршнер обезобразил так же и других. Али стал похож на огромного подростка в день первого причастия. А склонному к полноте Роллингу тоже достались чрезмерно узкие брюки. Казалось, что они припаяны к его ягодицам.

— Ладно уж, казарма не ателье модного портного, — сказал Роллинг.

Вечером, когда все занимались починкой и чисткой, Роллинг снял брюки. Он нарисовал на них сзади мелом лунообразное лицо с высунутым языком. Нарисовал так, что язык высовывался каждый раз, когда Роллинг наклонялся. Маршнер пришел навестить свою бывшую комнату. Роллинг был дневальным. Он возился у печки, то и дело поворачиваясь к Маршнеру задом. И всякий раз лунная физиономия на его брюках показывала ефрейтору язык.

Потом Роллинг тайком укоротил одну штанину. Вечером, отбывая внеочередной наряд, он стоял на часах у офицерского собрания. Ротмистр фон Клеефельд заметил, что у солдата его эскадрона, стоящего на посту, штанины разной длины. Он вызвал этого дьявола Дуфте. Вахмистру пришлось прервать свой обеденный отдых и отправиться изучать штаны Роллинга. Наказать его он больше не мог, так как Роллинг уже отбывал наказание и вместо обеденного отдыха должен был убирать и мыть посуду в столовой офицерского собрания. Гнев Дуфте обрушился на ефрейтора Маршнера.

Маршнеру пришлось в свое обеденное время отправиться в каптерку и подобрать новые брюки для Роллинга. Маршнер про себя решил, что в следующей посылке у него уже не найдется окорока для Дуфте.