Чудо. Встреча в поезде

Подросток поглядывал на мои наручники с выражением изумления и испуга. Запястья у меня были покрыты волдырями. Подросток сочувствующе пощелкивал языком. Старик смотрел на нас, стоя в проходе. Он спросил, как меня зовут и что со мной случилось. Я озадаченно глянула на него. Само собой, я не могла сказать ему правду, и ни одно приемлемое объяснение не приходило мне в голову. Я решила сделать вид, что не понимаю по-арабски.

— Сними эти штучки с ее рук, Карим, — велел старик. Карим вышел, порылся в кабине грузовичка и вернулся с двумя отвертками. Используя то одну, то другую, он пытался открыть замки, бормоча, что именно он думает по поводу зверей, бросивших в пустыне девушку в наручниках. Я всем сердцем соглашалась с ним, хотя и не могла сказать это вслух по причине своего якобы непонимания арабского. Тем временем с замками у Карима что-то не ладилось. Отказавшись от отверток, он прибегнул к своему кинжалу. Тот соскользнул с замка, царапая по металлу. Я подумала, что порезать мне руки — это лишь вопрос времени. Но у него были ловкие и умелые пальцы, и он меня не поранил. Он снова сходил к грузовичку и принес проволоку, которую изогнул под разными углами. Старик следил за его действиями, одновременно наблюдая за футбольным матчем, который складывался не очень-то здорово. Мы (то есть саудовцы) продували египтянам.

В конце концов подростку удалось отомкнуть проволокой первый замок. После этого и второй замок поддался без особого сопротивления. Карим вынес наручники из шатра, бросил наземь и изо всей силы поддал ногой. Наручники пролетели чуть ли не половину длины футбольного поля и повисли на хилом и чахлом кактусе. Подросток передернул плечами и вскинул руки. Только так он мог выразить мне свое расположение.

Старик сказал, что им лучше развернуться и отвезти меня назад в деревню. Карим сказал, что они все равно никогда не доберутся до города с таким двигателем, который постоянно перегревается. Они собрали шатер. Меня устроили в кузове грузовичка вместе с шатром и коврами, сложенными так, чтобы от них была хоть какая-то тень. Подросток сел за руль. Грузовичок покатил, подпрыгивая, безо всякой дороги. Ехать было жарко и утомительно, но несравнимо легче, чем идти. Несколько раз мы останавливались из-за перегревающегося мотора. Оставшаяся вода была поровну поделена между мною и грузовиком. Бедуины в ней, кажется, не нуждались.

Почти три часа спустя мы наконец достигли места назначения. Едва ли его можно было назвать деревней. Всего навсего шатры и несколько саманных построек с навесами для домашнего скота. Были тут и другие видавшие виды грузовики и проржавевшие джипы. Вокруг поля с люцерной росли финиковые пальмы. Поле орошалось с помощью сети узких каналов. Картину дополняли несколько грязных верблюдов, отара овец да козы, пасшиеся поблизости на клочке земли, поросшей реденькой травкой.

Мои спасители передали меня кучке женщин, которые восклицаниями выражали удивление по поводу моих светлых волос, голубых глаз и общего плачевного состояния. Женщины отвели меня в одну из саманных построек, где я помылась и поела на ленч фиников, сыра из козьего молока, выпила чаю с мятой и верблюжьего молока, имевшего горьковатый привкус и очень жирного.

Тем временем женщины поставили для меня на дворе маленький шатер, и остаток дня я провела там, лежа на ковре. Занавеска над входом была приподнята, и я наблюдала жизнь деревни, по крайней мере, ту ее часть, которая была в поле моего зрения. Босоногий араб рыл на поле с люцерной новую канаву. Несколько женщин сидели в кузове грузовика и нарезали лук и помидоры. Два человека поймали ягненка и вскрыли ему горло. Они подвесили его к кузову грузовика, чтобы вытекла вся кровь. Раньше бы меня стало мутить при забое животного, теперь же я наблюдала за этим, как и за всем прочим, с каким-то отстраненным удивлением. У меня было странное чувство нереальности происходящего, я никак не могла избавиться от ощущения, что и стоянка бедуинов, и все остальное — это лишь сон, и что я по-прежнему лежу под камнем в пустыне и брежу от жажды и солнечного удара. Хотя вообще-то вид стоянки мало соответствовал буйной фантазии на арабскую тему. Не думаю, что в моих галлюцинациях мог бы, например, возникнуть рулон бумажного полотенца, подвешенный на стенке шатра. Коврик, на котором я лежала, был потертым и машинной вязки. Я отогнула один из его углов и прочла, что сделан он в Румынии.

Я наблюдала, как два араба, забившие ягненка, сделав надрезы на задних его ногах, одним профессиональным движением стянули шкуру через голову. Они выбросили шкуру подальше, чтобы отвлечь мух от туши. Я наблюдала, как они потрошат и разрубают ягненка, нарезая на куски для готовки. Я подумала, что мне надо помочь женщинам в приготовлении овощей, но я была слишком слаба, чтобы подняться. Жара угнетала. Хотя я уже год прожила в Саудовской Аравии, я так к ней и не привыкла, избалованная кондиционерами в Рияде.