Чудес не бывает

Позже я узнал, что они прочитали статью в газете про меня, им стало жаль меня, и они отправили мне яблоки, не зная, какой у нас адрес. Они знали только то, что мы уехали из Поханга и живем в Сеуле, где-то в районе Енгсана, поэтому так и написали: «Сеул, Енгсан, Ли Мён Баку». Я был настолько знаменит, что коробка с яблоками все равно дошла до нашего захудалого жилища в районе Хечанг.

Мать

Когда я восстановился в университете, мне, с учетом моего «опыта», сказали, что я могу окончить, не сдавая выпускных экзаменов. Конечно, я был этому благодарен, но все же мне была не по душе политика университета поскорей избавиться от проблемного студента. Я не мог допустить, чтобы ко мне так относились. Тем более что в тюрьме я много занимался по специальности.

Я сказал, что мне не нужны оценки ни за что, я подходил к каждому профессору и говорил, что буду сдавать экзамен. В университете удивлялись, говоря, что в первый раз видят студента, который отказывается от оценок, которые ему ставят автоматом. Преподаватели должны были из-за меня еще раз составлять экзаменационные вопросы, принимать экзамен, проверять работы, тратить свое время, но никто из них не выказывал раздражения. Я ходил по кабинетам профессоров и сдавал экзамены. В тюрьме я, можно сказать, готовился к экзаменам, поэтому и оценки были хорошие.

Выбор в президенты студенческой ассоциации и события 3 июня, побег и время в тюрьме — за этот год я пережил многое, и чувствовал себя как та куколка, у которой появились крылья.

Были изменения и у нас дома. Как только я перешел на 4 курс, второй брат нашел двухкомнатный домик в районе Хечанг, и наша жизнь в комнатушке на Итэвоне закончилась. Может, потому что мать поняла, что теперь я могу подняться сам, она, являвшаяся главной опорой в моей жизни, решила позволить мне жить самостоятельно. За те 20 лет, с тех пор, как мать вернулась из Японии, у нее не было ни одного спокойного дня, и здоровье ее было подорванным. Какой же диагноз получила бы она, если бы, как я в армии, она прошла медосмотр? Весь ее организм ослаб, особенно сердце было больное из-за постоянных переживаний и тяжелого труда.

Мать пришла ко мне на свидание в тюрьму только один раз. В конце сентября 1964 года. Я не мог появиться перед матерью в одежде заключенного, она итак страдала из-за того, что ее младшего сына осудили. Я попросил у тюремщика разрешения переодеться в гражданскую одежду и вышел в комнату для свиданий.

Мать была в белой траурной одежде. У нее наверняка была и другая, почему же она оделась именно так? Если бы не эта одежда, душа моя болела бы не так сильно. А больная мать изо всех своих сил старалась делать вид, что здорова. Я просто не мог найти себе места. Она посмотрела на мою щетину, а затем в глаза.

— Мен Бак, я думала, что из тебя не будет толку. Но, на самом деле, ты лучше всех. И сейчас я думаю, что ты действовал правильно. Действуй всегда согласно своему убеждению, а я за тебя буду молиться.

Это было все, что сказала мне мать на свидании. И это было впервые, когда она была на моей стороне. Между нами повисла свинцовая тишина, казалось, тяжелее, чем тюремные решетки. Но эта тишина была полна доверия к сыну, а также трепетного чувства благодарности. Мать еще раз посмотрела на меня и отвернулась без слов.

— Еще осталось время.

Тюремщик сообщил, что осталось еще 5 минут, такой сухой показалась ему встреча матери и сына, или ему стало жаль нас.

— Увидела и хватит.

Мать была таким человеком.

Когда она в детстве заставляла меня идти помогать родственникам, с ее стороны не было долгих разъяснений. Достаточно было короткого и четкого указания. Но на свидании, наверное, и матери было сложно сдерживать свои чувства. Она бы просто разрыдалась, если бы дольше смотрела на сына в тюрьме. После этой встречи я навсегда запомнил ее слова «действуй всегда согласно своему убеждению».

Я вышел из тюрьмы, когда мать тяжело болела. Состояние ее ухудшалось. Мать родила семерых детей, двоих похоронила, младшего сына тоже чуть было не потеряла, и казалось, что она успокоилась только когда меня, наконец, освободили.

Как было уже сказано, у матери не было ни одной спокойной минуты, пока она не поставила всех на ноги; она никогда не тратила на себя время и деньги; у нее не было ничего своего, — 15 декабря этого же года мамы не стало. Сразу же после того, как средний брат заключил договор на покупку дома в районе Имун.

Она умерла именно в тот момент, когда сбылась ее мечта иметь «свой дом». Отец и мать выжили после кораблекрушения, возвращаясь на родину, пожертвовали всем ради семьи, работая на рынке Поханга и Итэвона. Как же тосклива была ее смерть в чужом доме! Все родные плакали, когда мама уходила на небеса, и плакали в тот день, когда переезжали в новый дом.

Мама, о которой думали дети, и жена, о которой думал отец, это совсем разные образы. Отец провел оставшиеся годы в Ичоне провинции Кенги. Старший брат купил для него небольшое хозяйство. Как только он переехал, он перенес могилу матери с собой. И сам сделал надпись на ее надгробье.