Мама орудовала карандашами и красками, как одержимая. На бумаге уже был запечатлён Ингве с игривой улыбкой на губах, а теперь настал черёд Трясогузки. Мама изобразила её в виде слащавого кокетливого ангела в райских кущах из марципана, шоколада и взбитых сливок.
— Вот она — Радость Жизни! Воплощение радости, любви, изобилия, наслаждения, веселья и сумасбродства, — приговаривала она.
Я, кажется, догадалась, что стряслось. Видно, мама ждала кого-то, кто должен был ей позировать, а тут заявилась Трясогузка, и мама приняла её за натурщицу.
Трясогузка опустила мундштук.
— Это какая-то ошибка, — пролепетала она, собравшись с духом.
— Ошибка! По-твоему, это ошибка, дорогуша? Да кто теперь знает толк в наслаждениях! Люди себя изматывают, и это у них называется радостью. Диеты, души, массажи, бег трусцой, голодание — терпеть не могу всё это!
— Я не о том, — начала Трясогузка. — У меня мало опыта в таких делах, я не замужем…
— Я тоже, — перебила её мама. — Но какое это имеет значение? Радости жизни доступны всем. Верно?
Учительница окончательно сникла. Она рассеянно ковырнула пальцем взбитые сливки и облизала его.
— Я по поводу сына, — с тоской в глазах начала она снова. Понимаете, в последнее время с ним много проблем. В школе. Совсем от рук отбился. Озорничает.
— Очень жаль, — посочувствовала мама. — Надеюсь, ничего серьёзного?
Господи, что же делать? На улице глухо и громко зарокотал гром, будто подчёркивая моё настроение. Небо совсем почернело. Казалось, мы сидим в маленьком освещённом кукольном доме, в совершенно тёмной комнате. Эх, если бы подкрасться к дедушке и незаметно попросить его о помощи! Может, он согласился бы разыграть сумасшедшего, чтобы выпроводить Трясогузку из дома. Но поздно. Да он, кажется, и задремал.
— Не знаю. Пожалуй, нет, — сказала учительница. — Только он хватил через край. Даже не знаю, что с ним делать…
— Ну, в таких делах я не разбираюсь.
— Да кто в них разберётся! Просто хотелось поговорить…
— Конечно, — согласилась мама. — Что там этот сорванец натворил? Вы рассказывайте, дорогуша. Я прекрасно умею слушать.
Трясогузка медленно и неуверенно рассказывала о моих проделках, а гроза меж тем приближалась. Мама время от времени вставляла «м-м-м» или «ага» и широким взмахом кисти клала на бумагу очередной мазок. Бело-розово-зелёные Ингве, Трясогузка, игрушки и сласти парили на сером фоне.
«Ну всё, сейчас грянет буря!» — думала я, поглядывая на маму, но она невозмутимо продолжала работать.
— Вот какие дела, — завершила Трясогузка перечисление моих проступков.
— Знаете, — сказала мама, сорвав лист с мольберта и помахивая им в воздухе, чтобы он поскорее высох, — слушала я всё, что вы тут рассказывали, и вот что я вам скажу — это уже чересчур.
Обмакнув тряпку в Ингвино корыто, она стёрла с лица остатки липкой массы.
— Закончила? — встрепенулся Ингве. — Я в этом корыте ангину заработаю.
— Это всё, что вы можете мне сказать? — возмутилась Трясогузка.
Но мама уже натягивала резиновые сапоги. Неужели она так разволновалась, что не могла усидеть дома?
— Вы меня уж извините, — заявила мама, — но я ужасно спешу. Вы отлично позировали. А что до вашего сына, то, по-моему, вы можете им гордиться. У мальчика столько энергии и фантазии!
— Моего сына? — обомлела Трясогузка.
— Ну да, — подтвердила мама. — И не цепляйтесь вы так к одежде. Вот и моя дочь носит то же самое.
И она упорхнула.
Трясогузка встала и, забыв о дурацкой шляпе и размалёванных глазах, тоже направилась к двери. Ингве выбрался из корыта и захлюпал по полу, с промокшего пиджака капала вода. С видом привратника, забывшего надеть брюки, он подал гостье пальто.
— Подумать только, она не поняла, что я говорила о её сыне! — пожаловалась Трясогузка.
— Прошу меня извинить, — заметил Ингве, — но у неё нет сына.
Это было уже слишком. Трясогузка выскочила за дверь, где её поджидали темнота, раскаты грома и проливной дождь.
Спасительный гром! Бум!
Небо полыхало и взрывалось вспышками молний. Воздух дрожал от раскатов грома, казалось, тучи превратились в исполинские каменные глыбы, которые с треском бились одна о другую. Дождь лил как из ведра, и я вмиг промокла до нитки. Я сбежала тем же путём — через кухонное окно. Надо немного намокнуть, а то Ингве догадается, что я всё это время была дома.
Тут я увидела, как на наше крыльцо поднимается женщина в белом плаще — настоящая натурщица! Через несколько минут она с кислой миной поплелась обратно. Интересно, что сказал ей Ингве?
Я перевела дух. Дедушкины крошки-демоны поработали нынче на славу. Сколько ещё так будет продолжаться? Неужели мама вправду ничего не заподозрила? Похоже на то.
Когда я вернулась, Ингве сидел в качалке. Дедушка ушёл к себе.
— Привет, — буркнула я. — Ты что, ходил босой по лужам?
— А-а! — фыркнул он и запыхтел трубкой, которая воняла, словно он набил её резиновыми подмётками.
— А мама где?
— Побежала в редакцию сдавать рисунок. Скоро вернётся.
— А дедушка?
— Отдыхает наверху.