Чудаки и зануды

Покачивающаяся ветка за окном превращала шар в маленький костёр, который то вспыхивал, то угасал. Немного погодя шар затрещал, как диапроектор, и выдал ряд бессвязных изображений: стая белых птиц, машущих крыльями, тёмные грозовые тучи, загипсованная нога, дедушкин дом на Мейе, лебедь, бурлящая вода… Потом шар снова погас и лежал на одеяле холодный и тёмный. Я щёлкнула по нему. Но он больше не хотел оживать.

Я скатила его в ноги, отвернулась к стене и попробовала задремать с открытыми глазами.

Глава шестая, в которой я привожу себя в порядок, Исак берёт реванш, мы наведываемся в сарай и я продолжаю забывать саму себя

— Когда ты наконец выйдешь? Что ты там делаешь? — в отчаянии стонал Ингве.

Он так молотил в дверь, что мамины баночки и флакончики на полочке в ванной подпрыгивали и дребезжали.

Если что-то и могло вывести Ингве из себя, так это невозможность попасть в туалет, когда того требовал его желудок.

Чтобы его успокоить, я спустила воду. Потом отстригла ещё несколько прядей кухонными ножницами. В раковине уже было полным-полно тёмно-каштановых волос.

— Успокойся! Я скоро! — крикнула я через дверь.

Я посмотрела в зеркало и осталась довольна своей работой. Я обкорнала волосы на несколько сантиметров, так что стала похожа на этакую обезьянку. Пусть и не очень-то ровно, но в целом вполне прилично. Лицо удлинилось, а глаза стали казаться больше.

— Ты что, там навеки поселилась? — ныл Ингве.

— Если ждёшь хорошего, не жалей о потраченном времени, — жёстко сказала я, бросила обрезки волос в унитаз и спустила воду.

Напялив обновки, я была готова встретить новый день мальчишкой. Я уже собралась повернуть замок и впустить Ингве, как вдруг меня осенило. Из пакета, висевшего рядом с полотенцами, вытянула здоровенный клок ваты и запихнула его спереди в новенькие мальчишеские трусы. Нельзя пренебрегать важными деталями.

— Наконец-то! — пропыхтел Ингве, едва я открыла дверь.

Миг — и он в ужасе застыл на пороге.

— Господи, на кого ты похожа, девочка! — пробормотал он. — Что ты сделала с волосами? И что на тебе надето?

— Ты ведь сам сказал, купи что-нибудь хорошенькое, — пролепетала я с невинным видом.

— Ты что, так в школу пойдёшь? Что скажет учительница?

— У нас в классе все девчонки так ходят, — соврала я. — И учительница тоже.

Я поспешила смыться, не хотелось ввязываться в пререкания. По дороге заскочила на кухню, прихватила пару бананов и мандарин и вышла навстречу серому холодному майскому утру.

Трясогузка сидела за кафедрой. На носу — очки для дали, чтобы видеть всех, кто списывает. Глаза её шныряли из стороны в сторону, будто пара алчных пираний в аквариуме. Нам было велено отодвинуть парты подальше друг от друга. Слышался лишь тихий скрип перьев да шуршание тетрадок.

Я посмотрела на Исака. Он склонился над листом бумаги, ковыряя концом ручки в носу, — похоже, задание у него не получалось. Так ему и надо! С самого утра ни разу не взглянул в мою сторону. Подкатил к школе на красном джипе как раз ко второму звонку. Папаша у него такой же задавала, сидел за рулём и сигналил что есть мочи, чтобы все заметили, как они с Исаком красуются в своём джипе.

Одно ухо у Исака красное и распухшее, а губа вздулась почище, чем у меня. Не иначе, тот качок, хозяин джинсовой куртки, задал ему вчера как следует! Моё злобное сердце ликовало. Наконец-то он получил по заслугам!

Я уже закончила работу. Английский — мой любимый предмет. Никто меня не предупредил, что сегодня контрольная, но я и так справилась, выехала на старых знаниях, ещё из тех времён, когда была тихой прилежной девочкой.

А теперь у меня было время осмотреться.

На одной стене развешаны рисунки. Большинство — мазня: гитаристы, деревья, дома с дымящими трубами и развевающимися флагами. Водяной нарисовал мопед, Данне — зелёную змею, а Катти — девчонку с выпирающей грудью.

Лишь один рисунок отличался от прочих: белоснежный лебедь спускался на свинцово-серую воду, лапы уже касались поверхности, оставляя позади белый пенный след. Птица раскинула крылья, полные воздуха, а шею вытянула вперёд. Не знаю, отчего этот рисунок казался таким удивительным. Может, оттого, что кто-то сумел запечатлеть редкий миг: ещё секунда — и всё исчезнет. Лебедь — словно белый ангел на сером фоне, парящий меж серым небом и серым морем.

Присмотревшись, я прочла подпись в правом нижнем углу: Исак.

Едва я разобрала подпись, как кто-то толкнул меня в плечо. Исак. Лёгок на помине. Я обернулась, и он бросил мне на парту записку. Совсем, что ли, спятил? Думает, училка ослепла? Вот уж не ожидала от него такой дури! Рисовать-то умеет, а вот списывать — ни фига.

Глаза фрекен Эрлинг блеснули за стёклами очков. С удивительной для её стати прытью она метнулась к Исаку. Правая рука, словно топор мясника, опустилась на записку.

Учительница кипела от злости и уже не была похожа на сдобную булочку.

— Ну надо же, сидит и списывает прямо у меня перед носом! — прошипела она, вцепившись в Исака. — Как это прикажешь понимать?