Чтоб полюбить сильней...

Память переносит в Иркутск, на встречу со студентами-выпускниками, завтрашними охотоведами. В Иркутском сельскохозяйственном институте единственный в стране факультет, готовящий специалистов охотничьего хозяйства, и, как мне сообщили в ректорате, идут туда только по призванию, выдерживая большой конкурс, отличные, смышленые ребята, чувствующие боль земли и готовые грудью встать за природу.

Зал был полон. Говорили об охоте. Не секрет, что охота и охотники вызывают ныне большие и заслуженные нарекания, а отсюда и бесконечные дискуссии на тему: что делать, как быть?

Ребята, и впрямь, оказались славные, любознательные, одержимые, бескомпромиссные, немного ехидные в споре и острые, каким и должен быть человек в двадцать лет. Они очень внимательно выслушали критику нравов, укоренившихся с некоторых пор в охотничьей среде, и тут же бурно запротестовали, стали решительно возражать, когда я, по их мнению, в чем-то допустил перехлест. Думается, что сами неиспорченные, они и меряли все своей мерой, применительно к собственным взглядам и вкусам.

Безусловно все сошлись на том, что моральный облик охотника — то главное и определяющее, от чего зависит все остальное.

В лесу человек с ружьем один на один с природой, остановить, или, как говорится, одернуть, пристыдить его некому, милиции рядом нет, и если отсутствуют сдерживающие начала, — горе зверю и птице. И тут не поможет никакое знание законов, ограничение норм отстрела, призывы к соблюдению порядка. Совесть и самодисциплина — вот что не даст совершиться злоупотреблению, единственная гарантия того, что природа не понесет урона.

— Да, да, — соглашались студенты. Все страстные охотники, они тем не менее понимали, что человек должен проявлять разумность и способствовать не истреблению, а приращению, умножению фауны. Собственно, этой цели они и хотели посвятить себя, избрав профессию охотоведа, обязанность которого позаботиться, чтоб никогда не перевелось живое богатство наших угодий.

Я уже считал, что тема исчерпана, все ясно, и в качестве иллюстрации на конец привел такой факт. Буквально накануне мне рассказал его один наш деятель охотничьего дела. Он был гостем у друзей, охотников соседней социалистической страны. Они пригласили его поохотиться на боровую дичь. Охотничьи угодья и вообще территория наших западных соседей не то, что наши: просторы ограничены, на учете каждый клочок земли. И охота строго регламентируемая. Там не пойдешь с ружьем куда вздумается. Куда поставили, там и стреляй, причем строго ограниченное число выстрелов. Отстрелял положенное количество патронов, попал, не попал — до свидания. Больше нельзя.

Друзья поставили русского гостя в середину шеренги, с ружьями на изготовку они стояли и ждали, когда полетит птица. И вдруг нелегкая вынесла на них зайца. Выскочив из кустов, он, как оглашенный, понесся прямо на охотников. «И вот представьте, — восхищенно рассказывал этот товарищ, — ни одно ружье не выстрелило, не дрогнуло. Наоборот, все стволы опустились вниз. Охота на птицу, значит, зайца нельзя. Шеренга расступилась, заяц промчался и был таков…»

— Ну, это не охотники! — зашумели студенты.

Вот те раз! Говорили, говорили, высказали много умных, трезвых соображений — и к чему пришли?! Значит, азарт превыше всего и не поддается регулированию? А где же сознательность, чувство законности и порядка, наконец, человеческое достоинство? И кто же тогда охотники? Люди, не подвластные требованиям общества… Что же после всего этого стоили наши разговоры!

Выходит, коли охотник, делай, что вздумается?!

А ведь они, завтрашние блюстители нравственности в лесу, искренне верили, что будут настоящими рачительными хозяевами, — и при первой же проверке оказались неспособны победить себя в себе. Не такие ли славные ребята порой, попадая на природу и оказавшись в плену слепых страстей, бездумно калечат, разрушают ее?

Перед глазами всплыла Чукотка, девушка в розовой кофте. Там не хотели беречь тех, кого нельзя съесть, здесь не могли отказать себе в удовольствии не пальнуть в того, кого можно съесть! Что же получается: пощады — никому?!

Скидка себе — опасная вещь. Напомню случай, в свое время наделавший шума. О нем сообщалось в газете «Известия». Весной, в полую воду, красавец сохатый попал в поток. Лось был обречен и неизбежно утонул бы, если бы на выручку не поспешили добрые люди. С риском для собственной жизни, они извлекли его из водоворота, вытащили на берег. А потом пришли другие, с ружьями, и, не обращая внимания на протесты, убили спасенного.

Одни спасли, другие убили.

Что, опять атавизм? Наверное. А может быть, еще и жадность, корысть. Древний человек не мог прожить без охоты, охота была для него средством выжить, — а теперь? Они тоже были голодны и могли умереть, если бы не убили его?

Помнится, обнародование этого факта вызвало бурю возмущения, читатели негодовали и засыпали редакцию письмами, требуя наказания виновников смерти животного. Как только их не честили: извергами, душегубами, варварами. Предлагали устроить над ними показательный процесс.