Что за девушка

Хотелось бы мне быть спокойной и рассудительной, как мама. Но какое-то непонятное чувство растет во мне. Я испытала то же самое в понедельник, когда мама сказала, что Майя пришла в школу с подбитым глазом: ярость.

— Это не успешный проект! — Я уже кричу. — Я не горжусь тем, что сегодня случилось. Все вышло из-под контроля. Майк Паркер участвовал в марше! Как я могу этим гордиться?

Папа не кричит в ответ. Всю мою жизнь, споря с папой, я никогда не злилась. Наши споры были скорее дебатами, чем ссорами. Ему нравилось выступать с противоположным мнением, нравилось видеть, как я подыскиваю контраргументы. Это из-за того, что он адвокат, говорил папа.

Сейчас он пытается меня успокоить:

— Может, Майк понял свою ошибку. Люди заслуживают второй шанс, Джунипер. Наверняка у Майка есть свои демоны, с которыми приходится бороться. Исследования показывают, что у абьюзеров зачастую не все гладко в жизни. Ты же знаешь.

— Сегодняшняя акция — это не второй шанс для Майка. — Я отталкиваюсь от стола и встаю. — То, что случилось сегодня, то, что это значило для Майи, не результат исследования. Она не гипотетический человек, не статистика, не случай, о котором я читала в учебнике. Она моя лучшая подруга! Ты это понимаешь? Конечно, я надеюсь, что Майку тоже когда-нибудь помогут, но сейчас, сегодня, меня гораздо больше волнует Майя!

Я знаю, что вечером буду крутиться в постели, не в силах заснуть, и обсасывать каждое слово, переживать, что сказала что-то не то — что-то несправедливое, неправильное, нечестное. Но тут вспоминаю, что Майя помогла мне сегодня, даже после всего, что я наплела на вечеринке. Может, необязательно всегда и везде говорить только самые правильные слова.

— Сегодняшняя акция — это ложь, — продолжаю я. — Майк убедил полшколы, что никак не связан с тем, что случилось с Майей. — Я сжимаю спинку стула, но руки до сих пор не начали трястись. — Может, я буду отстаивать свои взгляды не так, как ты. Может… — Я пытаюсь подобрать пример. — Может, я хочу писать об окружающем мире, а не сражаться в суде.

Я никогда раньше не заикалась, даже не намекала на то, что не хочу становиться адвокатом, как папа.

— Джуни, не позволяй одному недоразумению…

Я обрываю его:

— Со мной что-то случилось сегодня. Во время демонстрации я чуть не потеряла сознание.

Я думала, что никогда не расскажу этого родителям, но, может, им стоит это услышать.

— О чем ты говоришь?

Я закрываю глаза. Я тогда задыхалась. Я думала, что у меня сердечный приступ.

— Я даже не слышала, что говорила Майя, и уж точно не советовала, что говорить.

Прежде чем папа успеет сказать, что это тоже всего лишь недоразумение, я спрашиваю:

— Почему мы не согласились на семейную терапию?

Папа удивленно моргает:

— Что?

— Мама сказала, что доктор Крейтер хотела назначить нам семейные сеансы. Почему мы не пошли?

Папа раздраженно вскидывает руки.

— И ты туда же! — Он закатывает глаза. — С каких пор ты соглашаешься со всем, что скажет доктор? Она хотела, чтобы ты ходила на групповую терапию, но ты заявила, что не хочешь этого. Я уважаю твое мнение.

— А может, не стоит этого делать. — Во мне опять закипает злость. — Что ты подумал, когда приехал ко мне в больницу в феврале?

— Что это за вопрос такой? Я переживал за тебя.

— Я знаю. Но когда доктор Крейтер сказала, что самоповреждение — это способ справиться со стрессом…

— У нас у всех свои привычки. Тебе просто нужно найти другой способ: медитацию, фитнес.

— Но разве ты не задавался вопросом, почему мне так сложно справляться самой?

Папа не отвечает.

— Это не недоразумения, папа. Ни то, что случилось сегодня, ни порезы. Мне плохо. Я начала резаться, потому что это было легче, чем не резаться. Ты это понимаешь? Ты можешь это хотя бы представить?

Папа открывает рот, чтобы ответить, но не может издать ни звука. Он качает головой:

— Нет, не могу.

— Ясно, — говорю я. Аккуратно, медленно задвигаю стул под стол. — С сегодняшнего дня я буду пытаться объяснить. Потому что, думаю, ты должен это понять, если хочешь понять меня. — Я не заканчиваю мысль: «Если я сама когда-нибудь смогу себя понять».

Делаю глубокий вдох, вспоминая, что Майя говорила про правильную любовь.

— А мне остается надеяться, что ты будешь любить меня, даже если я не совсем та, кем ты хочешь меня видеть. — Мой голос дрожит, конечно дрожит. Но, кажется, я наконец сказала все как надо.

Я поворачиваюсь и иду к лестнице. На нижней ступеньке сидит мама, уронив голову на руки. Должно быть, она слышала каждое слово.

— Мне так жаль, Джуни.

Я с удивлением замечаю, что ее голос тоже дрожит — он высокий, нервный. Она никогда не была такой неуверенной.

— Доктор Крейтер сказала, что тебе было страшно попросить о помощи. Как будто ты не верила, что мы любим тебя, несмотря ни на что.