Что за девушка

Он говорил, что мы будем жить вместе после университета, и я думала, что это любовь. Но, может, если бы он правда меня любил, то спросил бы, куда хочу поступать я, где я хочу жить после выпуска. Хочу ли я жить вместе.

Я мотаю головой. Это всегда были его планы.

Я открываю глаза и поворачиваюсь к треку. Я вижу Еву Меркадо, чуть позади Майка.

Он пригласит ее на свидание, как пригласил меня? Он будет смеяться над ней, как смеялся надо мной? Он будет смеяться над ее мамой, как смеялся над моей?

Мне вдруг приходит в голову мысль, что, может, Майк никогда и не был таким хорошим, каким я его себе представляла. Может, он не всегда хороший старший брат — может, он вытребовал себе спальню на втором этаже, отказался уступить ее Райану. Может, у Райана каждый день после школы дополнительные занятия, потому что Майк никогда не предлагал с ним посидеть.

Может, это не важно, что Ева — или кто-то другой — сумеет быть лучшей девушкой, чем я. Может, Майк ударил меня не потому, что я была плохой девушкой. Может, Майк ударил меня потому, что он был — и остается — тем, кто способен ударить.

И может, не такой уж он и хороший парень.

Как у Майка язык поворачивается утверждать, что он любит меня, когда я так долго молчала? И не только вчера в комнате Кайла, а все время. Майк не мог знать ту, которая никогда не говорила: не говорила, куда хочет поступать, что хочет смотреть по телевизору, когда хочет остановиться, прекратить.

Хайрам меня слушает. Джуни слушает.

И они не просто слушают — они спрашивают.

И может, иногда мне слишком страшно отвечать, я боюсь, что из-за ответов я буду меньше им нравиться. Но я никогда не боялась, что за ответы меня ударят.

Майк не звонил, не писал — даже на почту — с понедельника. Что, если бы я не пришла вчера на вечеринку? Что, если бы ему не подвернулся шанс поговорить со мной и предложить свалить вину на Хайрама?

Каков был план Б? У Майка всегда есть план Б.

Он собирался встать перед всеми, указать на свой чуть подбитый глаз и обвинить Хайрама? Может, он бы себя тоже назвал жертвой насилия. Врал бы он так умело, что все бы ему поверили? Может, он даже сам бы себе поверил.

Я пытаюсь выровнять дыхание. Может, Майк действительно брал пример с отца. А может, у него действительно нет того волшебного гена, как у остальных.

Но может, причина не так важна.

Нет, в смысле, я знаю, что это важно. Чтобы ему помогли, чтобы он сумел удержаться и не поступать так со следующей своей девушкой, и с девушкой после нее — конечно, это важно. Ему нужно побеседовать с психотерапевтом, взглянуть своим демонам в лицо, чтобы одолеть их. И я надеюсь, что так и будет. Надеюсь, он признает, что сделал, и когда-нибудь обратится за помощью. Чем скорее, тем лучше.

Но, может быть, — только сейчас, только на чуть-чуть, только сегодня — причина не важна.

Ведь не важно, почему он меня ударил, это все равно было незаслуженно. Не важно, почему это было неправильно.

И не важно почему — он все равно заслуживает того, чтобы столкнуться с последствиями.

Если Майка исключат, ему не достанется стипендия. Вероятно, он больше не сможет соревноваться. Это наверняка изменит всю его жизнь.

Но что, если это и должно изменить всю его жизнь. Он, скорее всего, в любом случае поступит в какой-нибудь университет и, скорее всего, продолжит бегать — у него все впереди, как и у меня. Но, может, то, что произошло между нами, должно — хотя бы немного — изменить его жизнь.

Потому что мою это изменило.

Я не всегда так думала. Когда мы были вместе, даже после того, как Майк ударил меня, я продолжала хорошо учиться, правильно одеваться (за исключением сегодняшнего дня) и правильно говорить: так, чтобы никто — ни родители, ни моя лучшая подруга, ни даже я сама — не подозревал, что происходит. Я думала, раз никто не знает, значит, все не так плохо.

Но может, то, что я делала и говорила — не делала, не говорила, — не было правильно. Может, это все было неправильно.

Я думала, что это не страшно, потому что Майк никогда не доводил до того, чтобы я обратилась к врачу. Но первая пощечина не оставила следа — вторая оставила. Все становилось хуже, а не лучше. У нас вся жизнь была впереди — вся жизнь на то, чтобы все стало хуже, и хуже, и хуже.

Может, я не так уж и отличаюсь от тех женщин, про которых читала, которым грозила опасность, когда они пытались порвать со своими мужьями и парнями. Я закрываю глаза, вспоминая статью о девушке, убитой ее парнем-абьюзером в общежитии университета. Она была ненамного старше меня, он ненамного старше Майка.

Тот парень говорил, что любит ее, что хочет всю жизнь провести вместе? Болела ли она за его любимые команды? Поступила ли она в тот университет, потому что он так решил? Молчала ли о своих желаниях, потому что боялась, что он ударит ее?

Я берусь правой рукой за левое запястье и кручу браслет Майка. Его не расстегнуть, так что я стягиваю браслет через кисть, хотя он такой тугой, что мне больно. Жаль, что я не надела свитер Майка, чтобы снять и наступить на него, — он аккуратно сложен у меня под кроватью.