Что-то случилось

Ей всякий мог угодить, и когда потеплело, она ушла к парням помоложе, которые жили в домиках на берегу, играли в волейбол, и денег у них было куда меньше, а времени больше. Я пытался вернуть ее и не сумел. Она натянула мне нос. (Пришлось мне примириться с тем, что и ей, оказывается, было скучно со мной.) Она, видите ли, переросла меня, разгадала. Получалось, черт возьми, что это не я ее разжаловал, а она меня – вот что унизительно! Она сроду не видала мужских подвязок, и что-то не замечала, чтоб их рекламировали, и в жизни не слыхала ни про каких Камю, Коперников и Кьеркегоров (три больших «К», ха-ха). Подвязки мои изумляли ее и забавляли; не то чтобы она насмешничала, но оскорбительно было уже это ее веселое изумление. Наверно, мужские подвязки и правда выглядят нелепо. Но ведь надо было, однако, что-то придумывать, чтобы носки, упаси Бог, не сползали во время важных деловых встреч. Теперь я перешел на длинные эластичные носки, всегда темные, кроме как летом за городом, на берегу моря или во время субботних и воскресных поездок в чей-нибудь клуб. (Сам я не стану вступать в клуб, пока не перейду на новую должность и не уверюсь, что сумею на ней удержаться.) У них тоже нелепый вид. Ноге в них душно. При всяком Удобном случае я стараюсь спустить их до щиколоток, чтоб дать икре свободно вздохнуть. Когда темные носки спущены, мои щиколотки напоминают мне изворотливых гнусных типов, каких я немало повидал в разных непристойных фильмах: эдакий небритый развращенный мерзавец, который подберется в переполненном поезде к моей жене или дочери и станет их щупать или разрядится на прелестную юбочку Пенни и отметит у себя в уме (а может, даже старательно сделает пометку в записной книжке), что сегодня он преловко сделал свое хулиганское дело. Такие типы наверняка строят свою рабочую неделю в зависимости от своих вороватых, порочных извращений. (Они тоже, словно призраки, бродят по тесным закоулкам моего мозга, с одной только разницей: они не призраки. Я так и чувствую, как они там шныряют.) Они стараются завладеть тем, что им не принадлежит. А во время отпуска чем они занимаются? Интересно, как они, несчастные, обходились, когда еще не существовало ни автобусов, ни метро. Как отразятся на их деятельности растущие капиталовложения в общественный транспорт, особенно с точки зрения продуктивности и конкуренции? Не станет ли освобожденная женщина в свою очередь щупать мужчин? Не станет ли какая-нибудь гомосексуалистка щупать в переполненных трамваях и автобусах мою жену и дочь? Может, люди для того и станут ездить в метро, чтоб их щупали? Билеты будут раскупаться вовсю, можно повысить плату за проезд. Ясно вижу подобную фреску. (Жена считает, у меня грязное воображение.) Представьте: в вагоне метро полным-полно улыбающихся лиц. Садиться никто не желает. Любой час дня – час пик, час пик – прижимайся, к кому хочешь, старик. Это был бы отчасти и выход из энергетического кризиса. (Высвободилось бы огромное количество энергии.) Ведь на то, что вас пощупают в вашей же машине, надежды мало, разве что вы моя дочь, или кто-нибудь из ее приятелей-подростков, или студент, хотя сам я в последнее время еще как давал волю рукам в машине, к примеру недавно, когда меня подкинула домой после вечеринки толстуха жена одного из наших миллионеров-заправил. У нее очень резкие духи, что мне не по вкусу, и она застала меня врасплох.

– Вам надо прямо домой? – неожиданно спросила она. – Или, может, вы боитесь своей нескладной придирчивой половины?

– Ни то ни другое, – коротко, с вызовом ответил я. – Что у вас на уме?

– Дорога любви, – провозгласила она, похихикала и спросила: – Знаете, где Дорога любви? Вот она, – сказала она, опять хихикнула и ткнула себя пальцем.

Она жена миллионера, этакая резвушка с двойным подбородком, душилась резкими духами, которые мне не по вкусу, и мне всегда приходилось держаться с ней почтительно (ведь она жена миллионера. Мужа ее я боялся). Она четырьмя годами старше меня, здоровая, жизнерадостная хищница. Она потешалась над моей робостью и опасливостью и забавлялась моим неведением и наивностью.

– Обо мне все звонят, языки чешут, дитятко. Ох, вам еще предстоит много чего узнать. Неужто не слыхали?

Я чувствовал себя неотесанным дурнем.

– А Билл знает?

– Мне-то что? Я сама себе хозяйка, так-то, фиговинка. Что хочу, то и делаю.

– А когда Билл узнает – вы меня подкинули домой, он поймет что к чему?

– Ладно, гусь, не трусь, – упрекнула она меня и визгливо хихикнула.

У меня и правда сердце упало, показалось, она сейчас ущипнет меня за щеку, а не то потянет за нос. Она разодрала чулки и, прежде чем ехать дальше, засунула их в сумочку.

– В таком виде никуда ведь не зайдешь, правда? Я позвоню, когда буду в городе. По средам я приезжаю проведать мать.

– У меня найдется квартирка.

– У нас есть своя.

– А Билл поймет?

– Гусь, не трусь.

– Годится ли так говорить даме вашего положения?

– Я такие тебе покажу положения – закачаешься. У нас с Биллом полное понимание.

– То есть?

– Я делаю, что хочу. А не нравится ему, может убираться ко всем чертям.