Что такое любовь?

Но и в несдерживании отрицательных эмоций, в полном психологическом нагишании друг перед другом также таится опасность потери любви. Во-первых, рано или поздно любящий привыкает к слезливым сценам, которые могут разразиться в самую неподходящую минуту и вызвать лишь досаду и злость. А кроме того, скоро не останется никаких тайн между любящими, никаких загадок, которые столь сладостно разгадывать. Все постоянно выплескивается наружу, – кстати и некстати, – и требует ответной, любовной сексуальной реакции, которую вскоре даже настойчивым потоком слез уже не вызвать.

Как же быть?

Каждый решит сам. Видимо, нужно всегда помнить себя таким, каким человек был в самом начале своей любви, когда вызвал ответное чувство. Человек не был тогда ни зависимым до потери своего «Я», ни потребителем чужой жизни. Так зачем же таким становиться в любви? Зачем делать из жизнерадостного человека нытика, из сильного слабого, из доброго – злого? Из чуда слияния – акт утешения?

Короче, и в страданиях человеку необходимо сохранять себя и беречь обоюдную любовь.

Однако, многие люди привыкли мерить силу своей любви мерой своего страдания. Чем больше страдание, тем больше и любовь – так гласит постулат. Однако, вряд ли он верен. Вряд ли благодатен для любви. Страдание особенно бесконечно и бездонно, если человек сдался обиде, ревности, гневу и становится безвольной добычей отрицательных эмоций. Отсутствие желания выйти из депрессивных состояний загоняет страдальца в невроз. И больной человек измеряет теперь силу своей любви степенью своего невротизма. Но разве это любовь?

Нервный до крайности человек, столь нуждающийся в ласке и успокоении, сам отталкивает от себя и, воистину, оказывается в настоящей ловушке.

Не в этом ли кроется психологический секрет, например, трагедии Чацкого – возбужденного, неврастенического человека, именно невротизмом поведения пугающего Софью? И не в том ли секрет торжества Молчалина – эмоционально уравновешенного, коммуникабельного и любвеобильного человека, солнечностью натуры не давшего умной Софье почувствовать отсутствие в ней глубинного чувства? Возбужденный ум Чацкого в этом поединке оказался не в состоянии победить эмоциональное здоровье Молчалина. Не потому ли случается, что женщины не так уж редко, подобно Софье, предпочитают иным умным мужчинам явных дураков, если у последних здоровая нервная система, гарантирующая счастливую сексуальную близость? И не по той ли самой причине мужчины предпочитают иным умным женщинам откровенных дурочек?

Но где же выход? Неужели любовь – западня?

И да, и нет. Еще раз подчеркнем – все зависит от личности любящих, от умения и навыка властвовать собой, управлять своими эмоциями, сохранять психическое равновесие. Но до тех пор, пока в сознании любящих будет царить представление о том, что чем глубже страдание, тем глубже и любовь, у человека будет опасность катиться в беду с неудержимой силой, поскольку сильно любить хочется каждому. «Я так страдала!» – одновременно жалуется и хвастается подруга подруге, повествуя о великой своей любви, что любовью уже и не была, а одной лишь нервотрепкой – своей и чужой.

Миновать опасность невротизма в любви – задача обоих любящих. Помочь друг другу, поддержать ослабевающего – обязанность любви. Но в первую очередь каждый из любящих в отдельности имеет четкие обязательства и перед самим собой – не стать тряпкой в руках другого, не потерять способность опираться на самого себя. Таким он вызвал любовь, таким ее может сохранить.