Что такое Израиль

Древний Израиль остался в далекой древности, и любой современный народ может лишь условно претендовать на связь с прошлым. Так, итальянцы и румыны ведут свой род от древних римлян, но, слава богу, не спорят за право на город Рим. Иначе мы бы услышали, что итальянцы – потомки ассирийских колонистов и германских варваров, а румыны сохранили все добродетели Нерона и Калигулы. В XIX веке русский историк называл украинцев туретчиной и половцами, захватившими исконно русский Киев, а украинский националист считал, что у москалей – потомков чуди и мордвы – нет права называться русью.

Мне кажется правильным считать палестинцев и евреев двумя ветвями одного народа. Возвращение евреев подобно возвращению блудного сына в родительские пенаты. И хотя братья немало воевали, «своя своих не познаша», мы можем решить наши разногласия, признав наше братство. Но евреи гораздо сильнее, нежели наши местные братья. Поэтому еврейскую гордыню необходимо умерить, чтобы евреи вернулись скромно, как блудный сын к родным братьям, а не дерзко, как законный хозяин к непрошеным гостям.

Идея братства зачахла, хотя и не погибла. Редко увидишь еврея в джалабие, с кафией на голове. Еврейское общество стало все больше европеизироваться, точнее, американизироваться.

Трудно обвинять палестинцев в недружелюбии. Самый неприветливый к евреям и иностранцам район страны – окрестности Наблуса, где жили родичи Иисуса Навина еще до Исхода из Египта. Благодаря своему жесткому недружелюбию этот район сохранил палестинскую самобытность, и раздел 1947–1949 годов позволил палестинцам удержаться там, где более дружелюбные села – вроде Дейр-Ясина около Иерусалима – постигла иная судьба.

У евреев была своя динамика. Евреи повсюду похожи на местных жителей, увлекаются теми же идеями. Сионизм был не чисто еврейским течением, но частью более общих процессов, шедших в западном обществе. Австро-немецкий сионизм Герцля – близнец колониализма Германии, владевшей в те годы Юго-Западной Африкой и Западным Самоа. Сионизм русских евреев начала XX века отчасти питался общерусским интересом к Святой земле, идеями национального возрождения, бурлившими в Российской империи, да и идеями социальной справедливости, искавшими плодородной нивы.

Русские иммигранты начала XX века бредили, подобно русским интеллигентам, идеями труда, возврата к земле, равноправия, социализма. Они создали первые кибуцы. Но эти люди читали в детстве книжки про Виннету, вождя краснокожих, и про последнего из могикан. Всё же – кто знает? – они могли ужиться с палестинцами. Но с началом Первой мировой войны приток русских евреев, носителей социалистических и толстовских идеалов, прекратился. Во второй половине 1920-х годов в Палестину хлынули городские польские евреи, искавшие убежища от дискриминации. Они меньше увлекались идеями несущего избавление труда, а тем более дружбы народов, хотя именно из этой среды вышли пламенные левые социалисты Хашомер ха-Цаир, единственной двунациональной партии, поддержавшей идею двунациональной Палестины.

Польское прошлое сказывалось. При Пилсудском поляки увлеклись идеей колоний, созданием «заморской Польши» на Мадагаскаре. Была даже такая песенка – «Мадагаскар, краина чарна» – о прелестях колонизации. Сионистское движение в Польше было связано с польским колониальным движением, но польские евреи в Палестине преуспели больше, чем поляки на Мадагаскаре. По сей день польские евреи составляют абсолютное большинство среди депутатов кнессета.

На польской почве расцвел и ревизионизм, хотя его идеологом был начитавшийся Николая Гумилева русский еврей Владимир Жаботинский. Ревизионизм проповедовал воинственный подход к палестинцам. «Железная стена», «кровь и пот», «красивый и жестокий» – эти формулы ревизионистского этоса принадлежали правому флангу еврейских колонистов. Ревизионизм не играл большой роли в ранней истории арабско-еврейских отношений, но вписал в эту историю несколько особо грязных страниц.

Если бы в 1920–1930-е годы восточноевропейские евреи больше увлекались идеями близости к земле и природе, если бы «почвенничество» не оказалось в плену правых националистов, а то и просто фашистов, если бы сионисты больше прельщались Азией и реальной Палестиной, идею братства можно было бы возродить. Но в ту пору природу стремились не беречь, а покорять и преобразовывать, как, впрочем, и «диких туземцев». До понимания ценности других культур надо было еще дорасти. Еврейское общество становилось колониальным. Даже идея еврейского труда только способствовала сегрегации.